поэтому мы пытались взять всем сразу: и могучим интеллектом, и бешеной эрудицией, и паранормальными способностями. Нет, мы, конечно, понимали, что надо расслабиться, дышать ровнее, быть самими собою и нас обязательно оценят по заслугам и полюбят непременно, но… наступал момент, и будто дьявольские силы вмешивались, будто черти нас за язык начинали дергать и мы снова принимались за старое. Правда, когда нам основательно перевалило за двадцать, мы более-менее остепенились и умерили свой юношеский авантюризм, полагая, что с этими аттракционами покончено окончательно, как Тая вдруг на старости лет решила вспомнить бурную молодость. Но одно дело заливать баки мальчикам во дворе на лавочке в шестнадцать лет, а другое дело наврать с три короба взрослому мужчине, у которого, возможно, далеко идущие планы. Да еще и из богатой семьи, возможно приличные люди… ужас. Положение срочно требовало поправки, но необходимо было точно выяснить, как далеко зашли их отношения, насколько глубоко завязла Тая во лжи, и как все это безобразие привести в цветущий вид.
– Опять мне придется разгребать, Лавричек, – кряхтя, я слезла с дивана, – идем гулять, славный ты мой товарищ.
Лавр чихнул и бодро завилял хвостом. К прогулкам он был готов всегда, в любое время суток.
Часы показывали шесть вечера, во дворе резвилась молодежь, бабки на лавках намывали кости жильцам всех окрестных домов, в густых зеленых кронах дискутировали воробьи… все-таки лето – замечательное время года. Во дворе мы решили не разгуливать, никак местная публика не могла привыкнуть к моему девяностокилограммовому масику, все ждали пока он кого-нибудь покусает, надеялись! Но моя добродушная тумбочка на ножках ко всему миру относилась с искренним дружелюбием, хотя Лавр и мог показать зубы, если видел, что его хозяйке кто-нибудь, по его мнению, угрожает – человек или собака. Особенно бдительным он становился с наступлением сумерек.
Мы шли в школу на собачью площадку, где собирались хвостатые со своими хозяевами с двух соседствующих дворов. Отпустив Лаврентия к сотоварищам, я примкнула к кружку собачников послушать последние сплетни. Нынче обсуждалась чумка и ее последствия. Меня эта тема мало волновала, все прививки мы делали аккуратно, за здоровьем следили тщательно, ведь сенбернар, не смотря на свой внушительный вид, существо ужасно нежное и болезненное, хуже малого ребенка.
Пока собаки резвились на травке, я отошла от увлеченных чумкой хозяев и отправилась прогуляться вдоль школы. Помахивая плетеным поводком, я медленно шла, погруженная в свои думы.
– Извините, – раздалось вдруг над ухом.
Я подняла взгляд и увидела симпатичного брюнета лет тридцати, подмышкой он держал крошечного перепуганного таксика.
– Да? – улыбнулась я вислоухому таксику.
– У вас такой пес чудесный, это же ваш сенбернар?
– Мой, – загордилась я. – Лаврентием зовут. Щеночек у вас милый, как зовут?
– Марта,
