type="note">[429]. «Мы получили уникальный шанс, – комментировала М. Тэтчер, – распространить свободу и господство закона на те страны, которые никогда их не знали…»[430] «Чтобы добиться прогресса, – конкретизировала «железная леди», – все атрибуты социализма – структуры, институты и отношения – должны быть уничтожены…»[431].
Остатки Берлинской стены еще не успели остыть, как Ф. Фукуяма провозгласил ставший уже нарицательным «конец истории»: «либеральная демократия может представлять собой «конечный пункт идеологической эволюции человечества» и «окончательную форму правления в человеческом обществе»»[432]. Практические меры по достижению «конечного пункта эволюции» в том же 1989 г. сформулировал британский экономист Д. Уильямсон в документе, получившем название «Вашингтонский консенсус». Его положения покоились на неолиберальных идеях М. Фридмана и свободе торговли: все «барьеры, препятствующие проникновению иностранных фирм, следует устранить»[433]. Принципы «Вашингтонского консенсуса» легли в основу мирового «крестового похода» «чикагской школы» под руководством Международного валютного фонда и Всемирного банка[434].
Неолиберальный «крестовый поход» начался, впрочем, несколькими десятилетиями раньше с военных переворотов Сухарто в Индонезии и Пиночета в 1973 г. в Чили. А затем, в 80-е годы, продолжился в странах Латинской Америки и Африки. Именно в те годы была отработана методика проведения неолиберальной контрреволюции, основанная на «Доктрине шока»[435].
Тем не менее, отмечает автор книги, посвященной исследованию данного вопроса, Н. Кляйн, «оглядываясь на прошлое, можно определенно сказать, что именно с России началась новая глава в истории крестового похода чикагской школы, в 1970-1980-х годах проводившей эксперименты с шоковой терапией»[436]. «Берлинская стена пала не только в Берлине. Она пала на востоке и на западе, на севере и на юге, и падение ее затронуло все страны и компании, причем примерно в одно и то же время… Именно падение всех этих стен по всему миру, – утверждает Т. Фридмен, – сделало возможным приход эпохи глобализации и интеграции»[437].
Действительно, отличие нового этапа состояло, прежде всего, в масштабах: по словам Т. Кэротерса, возглавлявшего в правительстве США систему поддержки демократии, «в первой половине 1990-х количество «стран в ситуации перехода» резко увеличилось: их стало около сотни (примерно 20 в Латинской Америке, 25 в Восточной Европе и бывшем Советском Союзе, 30 в южной части Африки, 10 в Азии и 5 на Ближнем Востоке), и в них совершался резкий переход от одной модели к другой»[438]. Но очевидно еще более важным было то, что эти переходы были осуществлены мирным, хотя и не всегда вполне демократическим путем, но уже без помощи кровавых переворотов и диктатур, как прежде.
Практически во всех вновь обращенных странах при помощи «шоковой терапии» воспроизводилась неолиберальная модель Мирового лидера. Достигнутые результаты тут
Тэтчер М…, с. 32.
Тэтчер М…, с. 196.
Фукуяма Ф. Конец истории или последний человек. (Национальный Интерес. 1989) – М.: АСТ, 2004.
Appendix: The «Washington Consensus» // The Political Economy of Policy Reform, p. 27. (Кляйн Н…, с. 217).
Кляйн Н…, с. 242-243.
Кляйн Н…, с. 218.
Кляйн Н…, с. 319.
Friedman Т, The Lexus and the Olive Tree, р. 40. (Линдси Б…, с. 189).
Carothers Т. The End of the Transition Paradigm // Journal of Democracy 13 //. 2002. № 1. January. Pp. 6 – 7. (Кляйн Н…, с. 240).
