Вот тебе, братец, пожалуй что, четвертак…
– Премного благодарны-с! – Серебряная монетка словно не в карман упала, а растаяла в воздухе. – Осмелюсь спросить-с, ваше степенство: по казенной надобности к нам изволили прибыть или по частной?
– По торговым делам.
– Купцом быть изволите-с?
– Угадал, – сказал Лямпе.
– Не сочтите за дерзость заявить-с, что выбор вы сделали удачный, ваше степенство. Места наши, заверяю-с, для торговых дел весьма, как выражаются господин Иванихин – изволили слышать? – крайне пирспиктивны, что означает…
– Я знаю.
– Мы же-с, со своей стороны, стремимся, чтобы господа купцы, на наших берегах пребывающие, ни в чем не испытывали недостатка. Вы уж, ваше степенство, любое желание выскажите-с, а мы его в лучшем виде исполним…
– Это интересно, братец, – сказал Лямпе, старательно сыграв внезапно вспыхнувший легкомысленный интерес. – Вот тебе, пожалуй что, еще четвертачок… и скажи ты мне, любезный: можно у вас время провести с некоторой… игривостью?
В ответ на его жест пальцами коридорный расплылся в хитрой, понимающей ухмылке:
– Всенепременно-с! В нашем заведении – самые что ни на есть безопасные и приятные игривости-с! Вот взять…
– Потом, братец, потом, – прервал его Лямпе. – Делу время, потехе, соответственно – час… Ступай. Когда ко мне придет мой приказчик господин Акимов…
– Знаю-с, они вам номерок и снимали…
– Вот-вот. Проводить ко мне без промедления.
– Слушаю-с! – вдохновенно воскликнул коридорный и, кланяясь, проворно выкатился из номера.
Оставшись один, Лямпе снял пиджак и, повесив его на спинку кресла, подошел к окну; упершись руками в подоконник, коснулся лбом прохладного стекла, прикрыл глаза. Снаружи доносился шум улицы, не столь уж и беспокоящий: неспешные шаги идущих по деревянным тротуарам обывателей, шум колес, мягкое шлепанье лошадиных копыт по песку.
Вздохнув, он отвернулся от окна, открыл глаза. Прошел в спальню. Остановился возле никелированной кровати с гнутыми спинками и попытался представить, в какой позе на ней лежал покойный Струмилин, когда его обнаружили – с простреленным виском, окоченевшего.
Внимательно осмотрелся – но, разумеется, не заметил ни малейших следов недавнего несчастья. Это понятно, откуда им взяться? Белье сменено, пол вымыт и подметен, номер прибран тщательнейше. Нет, но как же так, Николай Федорович, как же так? Зачем? И почему?
Это было глупо, но он все же принялся самым скрупулезнейшим образом обшаривать спальню – постель, ночной столик, гардероб, – двигаясь легко и проворно, бормоча под нос привязавшуюся считалочку, памятную с детства:
Жили-были три китайца:
Як, Як Цидрак, Як Цидрак Алицидрони.
Жили-были три китайки:
Циби, Циби Дриби, Циби Дриби Лампампони.
Ничего постороннего, ни малейшего следа. Постель как постель, ящичек
