до следующей остановки, и она понесла в свой вагон одно оставшееся ведро. Голодные были солдатики, но пищу для детей тронуть не смогли.
В Новосибирске состав остановился на пересортировку. Раненных – по месту назначения, эвакуированных по назначению предприятий – по местам расположения жилья, выделенного предприятиям. А мы? Ничьи. Киностудии ни мать, ни мы, родственники мелкой технической персоны – тёти Раи, ну совсем не нужны. Там артисты и режиссёры целые семейные кланы с прислугами привезли, куда уж нам. Раю саму чуть не выгнали за то, что с просьбами пристаёт.
Нас определили, как впрочем, и многих других, в маленький городок Искитим, в 50-ти километрах от Новосибирска, на левом, почти степном, берегу реки Бердь, в 15км от её впадения в Обь. Другой берег – дикая, глухая тайга. Здесь исторически сложилось очень пёстрое по составу население. Потомки кочевых тюрков, казаков, белых калмыков, русских старообрядцев. В 1938 году строительство цементного завода, известкового и маслобойного производств превратило несколько старых сёл в город. Одновременно с заводом сооружали временные бараки для рабочих-переселенцев, кирпичные здания для администрации и специалистов. Поселение разрасталось, появлялись новые деревенские деревянные дома с приусадебными участками. В одном из сёл с давних времён находилась этапная тюрьма, в которой временно содержались арестанты, высланные на алтайские рудники. Теперь она стала территориальной спецкомендатурой ОГПУ (НКВД), как часть инфраструктуры СИБЛАГА – Сибирское управление лагерей НКВД СССР особого назначения, СИБУЛОН.
Местное население было недовольно разрушением их сельского быта, притоком не сельских, городских, ″ничейных″ людей – рабочих. А те недовольны своей жизнью в забытом богом посёлке. Так и рычали друг на друга. Потом рабочие обзавелись семьями и своим жильём, бараки опустели и тихо разрушались. В них-то и решили разместить беженцев, эвакуированных из Москвы, Ленинграда, Риги и других больших городов.
Мы приехали в Искитим. Нас там ждали. Очень ждали, чтобы высказать в лицо кучке измученных женщин и испуганных голодных детишек: "Москвичи проклятые, пожили в своей Москве, теперь мы туда поедем, а вы здесь сгниёте!"
Официально же вновь прибывшим заявили, что селить их некуда, работы нет. Но мама гнить не собиралась, ей надо было выжить, сохранить жизнь и, хоть умри, здоровье своего ребёнка. Она уверенно зашагала в Райсовет, оттуда – в Райком Партии. За ней потянулись и остальные. Пришлось выступать полномочным представителем: требовать жилья и работы. Наконец, в Райкоме мама совсем разозлилась и заявила, что прибывшие немедленно отправят телеграмму в Московский Райком Партии и сообщат о творящемся здесь произволе. Появился какой-то чиновник (потом оказалось, что это ГЭБЭшник местного разлива) и сказал, что сейчас выдаст каждому записку в барак – общежитие. Будут подселять к уже живущим там эвакуированным, так что пусть не сетуют (кто: те или эти?). По поводу работы разбираться будет завтра. Мама осмелела и говорит:
– Ко
