коллективом на поруки Григорьева Ивана Андреевича.
В ходатайстве трудовой коллектив выражает готовность взять на себя «контроль и воспитательную работу в отношении сотрудника Григорьева И.А.».
Голосование – единогласно «за».
Дата, подписи, круглая печать предприятия – все настоящее.
Откладываю листочки, прихваченные степлером за уголок.
Я хорошо помню, как Илья Валерьевич просматривал их, получив, и удивленно шевелил бровями. Я тогда начала уже понемножечку вставать и передвигаться самостоятельно, потому что уколы помогли, и протокол мы с Андреем передавали адвокату вместе.
Глава 9
Дальше воспоминаний совсем мало – до самого суда. Что мы тогда делали, вся семья? Мы с Андреем работали, это понятно, а кроме? Ну невозможно же сидеть полтора месяца и не делать ничего такого, что не запомнилось бы хоть мельком!
А впрочем, уже не один год прошел, мало ли что вывалилось из памяти за ненадобностью, и, пытаясь восстановить события, я лезу в фейсбук и в ЖЖ, изучаю конец того лета.
Но пусто, пусто – и в ЖЖ, и в фейсбуке. Почему? Может быть, дело в том, что можно запросто обсуждать все – кроме ожидания. Ожидание само по себе штука скверная, но когда прижал уши и днями, неделями, месяцами ждешь плохого, глушишь даже самую махонькую надежду – ведь статистика вещь упрямая, и все говорит за то, что закроют… Посадят в тюрьму. Нашего Ваньку, нашего единственного сына, а он хороший… он, честное слово, очень хороший, наш Ванька… это я не потому что мама, это правда – его все любят, и он любит всех (а не надо бы!). Невозможно обсуждать с посторонними свое ожидание, обсуждать ожидание беды невозможнее вдвойне, а впрочем, и с родными ожидание беды почему-то не обсуждается. Мы ведь, правда, ничего такого не делали в те полтора месяца, мы один другого даже не подбадривали и не храбрились, а только жались друг к дружке: завалимся на разложенный диван в большой комнате, и включим какие-нибудь мультики, и так лежим, и не смотрим, и не слушаем… странное было время.
Но это – когда свекровь на плановый техосмотр в больницу положили, на три недели. Тихо было в доме, и никто никому не врал.
А потом ее выписали.
С нашей Верой Николаевной – это же примерно как с соцсетями. Держи лицо, делай вид, что все пучком, улыбайся и не жалуйся, ни о чем не спрашивай, если не хочешь быть завален бесполезными, бурно эмоциональными ответами и советами, неприменимыми на практике, пости котика, рисуй смайл, жми большой палец – не открывайся. Главное, не задавай никому вопроса «что делать?», это дохлый номер, к тому же годами литературной практики доказано, что ответа не существует в природе, спросить об этом значило бы подставиться. Вот почему нет постов ни в фейсбуке, ни в ЖЖ: еще ничего не кончилось, жизнь поставили на паузу, а будущее таково, что хоть бы эта пауза длилась, и длилась, и длилась… тоже не жизнь, конечно, но и не приговор.
Вера Николаевна, вернувшаяся из больницы, парадоксальным
