– форсированную индустриализацию СССР.
Однако совмещение крестьянского коммунизма с марксизмом было проведено большевиками виртуозно. Так произошло, например, с понятием «диктатура пролетариата». Она воспринималась русскими людьми как диктатура тех, кому нечего терять, кроме цепей, – тех, кому не страшно постоять за правду. Н. Бердяев неоднократно высказывал такую мысль: «Большевизм гораздо более традиционен, чем принято думать. Он согласен со своеобразием русского исторического процесса. Произошла русификация и ориентализация марксизма».
По вопросу права на проведение русской революции раньше, чем на Западе, раскол в среде российских марксистов был очень глубоким. Он продолжился и после исчерпания в Гражданской войне спора большевиков с меньшевиками – теперь в форме конфликта «национал-большевиков» (собравшихся вокруг Сталина) с «большевиками-космополитами» (которых представлял Троцкий). Об этой стороне расхождений и установках большевиков пишет М. Агурский: «На VI съезде партии, в августе 1917 года, первым высказал их Сталин. При обсуждении резолюции съезда Преображенский предложил поправку, согласно которой одним из условий взятия государственной власти большевиками было наличие пролетарской революции на Западе. Выступая против этой поправки, Сталин заявил, что «не исключена возможность, что именно Россия явится страной, пролагающей путь к социализму… Надо откинуть, – сказал Сталин, – отжившее представление о том, что только Европа может указать нам путь» [30].
Да, в реальности русской революции и последовавшей в 1918 г. Гражданской войны было много непохожего на европейские революции и войны – в чем-то более грубого и жестокого, в чем-то более человечного и великодушного. Такова наша судьба. М.М. Пришвин записал в дневнике 21 сентября 1917 года: «Этот русский бунт, не имея в сущности ничего общего с социал-демократией, носит все внешние черты ее и систему строительства».
Мысль путаная, но понятная – да, бунт не по рецептам Маркса, но ведь система строительства (а не только «все внешние черты») привнесена социал-демократией (и коммунизмом), то есть, продуктом самой современной мировой общественной мысли.
Сразу после установления в Петрограде советской власти Пришвин так выразил суть Октября: «горилла поднялась за правду». Но что такое была эта «горилла»? Пришвин объяснил это в дневнике (31 октября) так. Возник в трамвае спор о правде (о Кеpенском и Ленине) – до рычания. И кто-то призвал спорщиков: «Товарищи, мы православные!» Пришвин пишет, что советский строй («горилла») – это соединение невидимого града православных с видимым градом на земле товарищей: «в чистом виде появление гориллы происходит целиком из сложения товарищей и православных».
После Гражданской войны демобилизовался миллион младших и средних командиров из деревень и малых городов Центральной России – «красносотенцы». Они заполнили госаппарат, рабфаки и университеты, послужили опорой сталинизма. В их мышлении и образе действий в 20—40-е годы ХХ века наиболее ясно
