уже был в бою?
Тот сплюнул в сторону и строго посмотрел на Алексея:
– Не «ты», а «вы». Понял, салага?
– Так точно!
Сержант поднялся и сел на корточки.
– В бою я не был, но все равно мы им сейчас такого вставим!
Быстро темнело, и Алексей отчетливо осознал, что темнеет навсегда. То есть сейчас наступит ночь, за которой не придет утро. Фонари не горели, и от этого город казался еще более мрачным. По-прежнему вокруг грохотало. Потом вдруг все стихло, и только ветер приносил еще какое-то время эхо далеких одиночных выстрелов. На миг показалось, что неразбериха закончилась. Что вот сейчас Алексей увидит себя в комнате студенческого общежития, которую ему предоставил на одну ночь Володя Цыдынжапов. На стене будет висеть копия тулуз-лотрековской афиши «Мулен Руж», а рядом с ним лежать Вероника Соснина. Она будет прижиматься к нему и ловить его поцелуи… Дальский так сильно захотел этого, что зажмурился. Сейчас, сейчас он откроет глаза и окажется в единственной их ночи, пахнущей сорванной вечером сиренью и скорым расставанием. Так уже было. Но тогда это было с надеждами на будущее: на успех, славу, поклонение. А теперь Алексей точно знал, что Соснина уйдет из комнаты и вообще из его жизни тихо и незаметно, осторожно ступая босыми ступнями по засыпанным сигаретным пеплом проплешинам старого ковра.
Кто-то тронул его за плечо. Дальский открыл глаза и увидел нагнувшегося к нему полковника.
– Артист? – спросил тот.
Алексей кивнул.
– Тогда пойдем со мной.
Они вернулись на вокзал, вошли в здание. Миновали зал ожидания, оказались в темном коридоре. Полковник освещал путь фонариком, затем открыл дверь просторной комнаты, где уже находились несколько офицеров. Показал на стоящую на столе тарелку с бутербродами:
– Есть хочешь?
Дальский вспомнил о сержанте и других пацанах, оставшихся возле кирпичного пакгауза, и отказался.
– Сто грамм все равно прими, – велел полковник и подвинул к Алексею стакан с водкой. – Давай, давай… Скоро такое начнется! Меня жена попросила за тобой присмотреть.
Алексей догадался, что перед ним начальник штаба бригады, и поинтересовался:
– Долго мы здесь будем?
– Двух часов еще не прошло, а ты уже…
Полковник недоговорил – снова загрохотало все вокруг.
– Выпей! – крикнул начальник штаба. – Залпом пей и следуй за мной!
То, что происходило дальше, не укладывалось ни в пространстве, ни в памяти. Поначалу время, разбившееся на куски, как упавшее со стены зеркало, еще хранило отражение каких-то событий, которые можно было выстроить в определенной последовательности, но потом и эта цепь разорвалась на не связанные между собой фрагменты. Звенья ее разлетелись в темноте, оставив вспышки выстрелов, кривые пунктиры трассирующих пуль, всплески огня, удушливую горечь
