розы, но, решив, что лучше увидеть все наяву, пошла к двери. Да и пора уже было наконец появиться перед глазами моей любимой хозяюшки Ольги.
Ольгу я знала давно, еще со времен моей беспечной юности. Она училась в универе, изучала английский. Познакомились мы с ней при весьма трагических обстоятельствах – я была девицей ветреной и нечаянно увела у нее тогдашнего бойфренда, к которому Ольга относилась очень серьезно. Тогда она еще не познакомилась с «милым Костиком» и считала, что прекрасный принц с гордым именем Славик Мартиров – ее судьба. Славик был чрезвычайно хорош собой: от матери-армянки он унаследовал густые черные ресницы, от русского отца – голубые нежные глаза, и он умел смотреть так, что казалось, что он не ресницами хлопает, а тебя взглядом ласкает. Правда, потом-то я поняла, что он именно глупо, как кукла Барби при встряске, хлопает своими ресницами. И что он настолько же глуп, насколько и хорош собой. Но если уж я была наивной дурой в те времена и на целый вечер попала под обаяние этого Славика, которого, впрочем, быстро раскусила и постаралась о нем забыть, то чего можно было ожидать от Ольги? Она позвонила мне, вся в слезах, потребовала встречи. Я долго не могла врубиться, о ком она говорит и даже плачет, требуя, чтобы я оставила «его» в покое и не пудрила ему мозги, убеждая меня, что «он» любит только ее, а я – просто увлечение, не больше. Я ее успокаивала, удивлялась, что она, хоть и старше меня, умудряется сохранять такой пленительный наив, пыталась попутно вспомнить, кто такой этот Славик, твердо пообещала ей не разрушать основ ее мироздания в его лице, и хотя тогда она показалась мне довольно-таки неприятной и жалкой особой, но почему-то она меня тронула. Что-то в ней было от тургеневских барышень, и, когда она сказала мне к тому же, что очень любит Диккенса, я все поняла. Я сама любила Диккенса, и Ольга показалась мне одной из его героинь. Тогда я окончательно поверила в ее чувства и попала под ее обаяние. К концу нашей беседы мы обе забыли, кто такой Славик (то есть я и не вспомнила, а она – забыла), допили остатки «Токайского», сходили еще и за «Мартини», и вечер наш приятный затянулся до утра, а к утру мы были уже лучшими подругами. Я пыталась ее «развратить», для ее же блага, поскольку мне казалось, что ее излишняя романтичность и впечатлительность до добра не доведут. Таскала ее по своим тусовкам, знакомила с приятелями, которые были куда лучше ее избранников, в общем, прилагала массу усилий, чтобы спасти эту «диккенсовскую крошку» от грядущей грубой реальности жизни, которая запросто могла сломить столь нежное существо. Но мне это не удалось. Видимо, воспитание ее мамы – профессора литературы эпохи романтизма – сделало свое дело, и Ольга не поддавалась. Особенно роковую роль это сыграло, когда на ее пути встретился «милый Костик» – долговязый хмурый блондин с серыми глазами. Оля, наша городская девочка, влюбившись в этого типа, вознамерилась уехать с ним на историческую родину «принца» – в Лопатниково. Переубеждать ее было делом тщетным, хотя я и пыталась. Они уехали, произвели на свет дочь Варвару,
