ее успокоил, а ее партнеру Михаилу Жарову сказал, чтобы тот не слишком «давил» на Раневскую, когда они будут играть совместную сцену в мансарде.
Жаров вспоминал потом: «Началась репетиция, я вбегаю наверх – большой, одноглазый, в шинели, накинутой, как плащ, на одно плечо, вооруженный с ног до головы, – и наступаю на Зинку, которая, пряча мальчишку, должна наброситься на меня, как кошка.
Я тоже волнуюсь и потому делаю все немного излишне темпераментно. Когда вбегал по лестнице, декорация пошатывалась и поскрипывала. Но вот я наверху. Открываю дверь. Раневская действительно, как кошка, набрасывается на меня, хватает за руку и перепуганно говорит:
– Ми-ми-шенька! По-о-жалуйста, не уходите, пока я не отговорю весь текст! A-а потом мы вместе спустимся! А то мне одной с-страшно! Ла-адно?»
Но конечно, когда настало время спектакля, Раневская забыла обо всем, включая страхи, и отыграла свою роль великолепно.
В Камерном театре Раневская не сыграла больше ни одной роли и весной 1933 года ушла в Центральный театр Красной армии.
Почему так получилось, до сих пор никто точно не знает, есть только догадки и предположения. Возможно, она не ужилась в одном театре с Алисой Коонен – та была примой и могла ревниво отнестись к громкому успеху Раневской в роли Зинки. Подобные конфликты и выживание молодых перспективных актрис из театра были обычным делом в то время, как впрочем и сейчас.
Возможно также, что Раневская не сошлась во взглядах на творчество с самим Таировым – характер у нее был не сахарный, к тому же она к тому времени уже имела привычку вмешиваться в режиссуру и самолично выстраивать свою роль.
Но против обоих этих вариантов свидетельствует то, что Раневская, Коонен и Таиров продолжали дружить еще много лет. И когда Камерный театр закрыли, Раневская лично ходила к ненавистному ей Завадскому (руководителю Театра имени Моссовета) и просила принять Коонен в труппу. Ну а о Таирове тем более всю оставшуюся жизнь вспоминала как о лучшем режиссере, с которым ей приходилось работать.
К Александру Яковлевичу Таирову Раневская испытывала особые чувства. Ни одного режиссера она никогда больше не уважала так сильно, как уважала его.
«Вспоминая Таирова, – писала она, – мне хотелось сказать о том, что Александр Яковлевич был не только большим художником, но и человеком большого доброго сердца. Чувство благодарности за его желание мне помочь я пронесла через всю жизнь, хотя сыграла у него только в одном спектакле – в „Патетической сонате“».
Раневская всегда говорила, что со всеми режиссерами у нее была взаимная нелюбовь. Единственным исключением стал Таиров. Разве что в 1966 году в Театре имени Моссовета, когда «Странную миссис Сэвидж» с ней в главной роли ставил талантливейший Варпаховский, Раневская нашла для него несколько добрых слов. И то, звучали они так: «Этот режиссер – единственный, после Таирова, кто не раздражает меня. Но и он работает не по моей
