Кожин и тут же выложил четыре истории о том, как Марухин подставлял, подсиживал и обходил конкурентов. Причем работавших в том же самом НИИ.
Смирнов все аккуратно записал, особенно фамилии.
– Больше ничего? – спросил он.
– Нет, но поспрашивайте тех, кто тут работает подольше. Уверен, они вам и не такое расскажут.
Смирнов уточнил возраст лиц, которые, по мнению Кожина, пострадали от козней Марухина. Оказалось, что самому молодому сейчас пятьдесят семь и живет он уже восьмой год в Канаде.
– Но в любом случае за такое не убивают, – пожал плечами Кожин. Он затушил сигарету о край банки и бросил в нее окурок. – Да еще и так… жутко.
Следующим Смирнов опрашивал Дмитрия Александровича Бирюкова, химика и доктора наук, как сообщил ему Самсонов. Химик был лысым шестидесятилетним крепышом в очках без оправы, его лицо покрывали крупные веснушки. Он разговаривал с полицейским, сидя на табурете и вертя в пальцах огрызок карандаша.
– Сашу знал давно, – говорил он. – Лет двадцать, наверное. Мы вместе и лабораторию эту организовали, персонал набирали. Так что стояли, так сказать, у истоков.
Смирнов уважительно кивнул.
– Ученый он был от Бога, – продолжал Бирюков. – Гений, я думаю. Большая потеря для генетики.
– А как у него складывались отношения с людьми? С коллегами в том числе.
– По-разному.
– Конфликтовал? – осторожно спросил Смирнов.
– Постоянно.
– Что-нибудь серьезное? – Следователь задал вопрос, уже зная, что ему ответят.
– Да нет, так, мелкие дрязги. Думаете, его из-за этого убили?
– Нет, – честно признался Смирнов. – Скажите, а как вы испытываете лекарства?
Бирюков усмехнулся:
– Все законно, можете проверить документы. Они у Калужникова.
– Я верю, не подумайте. Но мне интересно, как это происходит.
– Видите ли, генная терапия – наука уже не новая. Не надо думать, что мы ставим какие-то уникальные эксперименты. Тут приходится действовать очень осторожно. Мы работаем с эмбрионами и детьми в возрасте до семнадцати лет. Это наша специализация. Иногда выезжаем, но чаще посещают нас.
– То есть вы лечите детей? Прямо тут? – Ручка замерла в руке Смирнова.
– Ну конечно. И уже много лет.
– Сколько?
– Дайте подумать. Лет шестнадцать.
– Многих вылечили?
– Достаточно.
– Примерно сказать можете?
– Могу точно, но нужно документы смотреть.
– Не надо. Навскидку.
Бирюков осуждающе покачал головой:
– Это же детские судьбы, а вы «навскидку».
– Извините. И все же, сколько вы излечили? Сотню, тысячу?
– Сотни две. Может, немного больше. Некоторые еще проходят лечение.
– Сейчас
