все согласятся с утверждением, что свобода лишней не бывает. Свободой надо пользоваться, пока она есть, пока дают. Поэтому стоит ли удивляться тому, что, наскоро подкрепившись после утомительной дороги, мы первым делом, не дожидаясь ночи, решили опробовать кровать. Двуспальная, деревянная, она на первый взгляд производила весьма благопристойное впечатление, обещая много приятных дней, часов, ну или хотя бы минут.
Скрип колес несмазанной телеги и даже скрежет рессор изрядно перегруженного тягача, слейся они в унисон и воедино, не смогли бы сравниться с тем, что огласило ближайшую округу и вершины окрестных гор. Стаи чаек поднялись над гаванью и скрылись в отдалении, ласточки и стрижи попрятались на чердаках. Местные жители и тихо-мирно отдыхающие квартиранты высыпали из домов и из курятников на улицы, ожидая катастрофы – что поделаешь, если у всех одновременно возникла мысль, будто эти звуки издавала нависшая над побережьем огромная гора, которая совсем некстати, то есть по какой-то кошмарной, никем не предусмотренной причине, вдруг пришла в движение.
На самом же деле это не земля разверзлась, и крымские горы тут были явно ни при чем, и незачем было возводить на них напраслину. Эти неприличные звуки издавала наша великая труженица, наша производительница, наша заботливая попечительница – деревянная кровать.
Самое время было это безобразие прекратить, но что-то не вполне понятное творилось в эти мгновения с Полиной, я даже подумал, уж не потеряла ли она на время слух. Трудно было поверить, чтобы в ее сознании, а может быть, где-то глубоко в подкорке именно эти звуки ассоциировались с таким понятием, как секс. О тонких и возвышенных чувствах я вообще не вспоминаю.
И тут Полина прокричала:
– Это же чудо какое-то!..
В этот момент словно бы что-то стукнуло меня, причем самым непозволительным образом – так, наверное, бьют исподтишка. Э нет! А вот об этом мы не договаривались. Так ведь, чего доброго, ляжешь в постель совсем свободным, а наутро проснешься закованным в стальные кандалы. Стоит мне только поддаться этим, столь настойчиво внушаемым мне Полиной настроениям, как все – пиши пропало!
Но видимо, оголтелый скрип кровати способен напрочь заглушить те робкие сомнения, которые время от времени рождаются в нашей голове. Тем более что голове при этом деле положено быть в довольно длительном невразумлении. А может, все гораздо проще, то есть я был пьян, вот только не вполне уверен – от любви или от чего-нибудь другого. Еще менее вероятно, чтобы в тот вечер стрелы Амура по нелепой или кем-то подстроенной случайности все до единой пронзили только Полину и меня.
А наутро она меня и спрашивает:
– Ты помнишь, что говорил вчера? – и делает такие проницательные, такие умные и такие наивные глаза.
И что я мог ответить? Если честно – я был просто ошарашен! Нет, ну в чем бы я ни признавался накануне, какие бы романтические предложения
