взглянул на свое отражение в заляпанной жиром дверце микроволновки. Повернулся одним боком, другим…
– Пожалуй, хуже точно не станет.
Эллен выпустила тонкую струйку дыма, стряхнула пепел и снова поднесла сигарету к губам.
– Ладно, садись.
Корни неловко опустился на стул. Кайя забралась на столешницу, решив допить пиво, которое оставила мама. Эллен протянула ей шнур машинки для стрижки волос.
– Милая, подключи-ка ее! – попросила она. Накинув на плечи Корни испачканное краской полотенце, Эллен принялась за стрижку. Машинка зажужжала, касаясь затылка. – Да, уже лучше.
– Эй, мамуль, – сказала Кайя, – можно тебя кое о чем спросить?
– И вопрос будет явно о чем-то нехорошем, – усмехнулась мать.
– С чего ты так решила?
– Ну, обычно ты не называешь меня мамулей, – Эллен бросила машинку для стрижки, глубоко затянулась и принялась укорачивать волосы на макушке Корни маникюрными ножничками. – Конечно, можно. Детка, ты можешь спрашивать меня о чем угодно.
Сигаретный дым жег Кайе глаза.
– Ты никогда не задумывалась: а вдруг я не твоя дочка? Вдруг меня подменили в роддоме?
Стоило словам сорваться с губ, и Кайя невольно вскинула руку, согнув пальцы, словно собиралась поймать фразу в воздухе, не позволяя долететь до чужих ушей.
– Ух ты, странный вопрос.
Кайя ничего не сказала. Просто ждала, неуверенная, что сможет выдавить из себя хоть слово.
– Забавно. На самом деле, как-то раз я действительно задумалась. – Пробегая пальцами по волосам Корни, Эллен отыскала пару неровных прядок и подрезала их. – Господи, тебе тогда еще двух не исполнилось. Мы приехали к бабушке, и я положила на стул стопку книг, чтобы ты могла нормально сидеть за столом. Это было небезопасно, но и я тогда не отличалась особым умом. В общем, я ненадолго вышла на кухню, а когда вернулась, ты лежала на полу, книги разлетелись по всей гостиной… Да, ты упала, а я определенно была ужасной матерью. Но дело в том, что ты не плакала. Ты держала в руках открытую книгу и, клянусь, читала ее! Это было ясно, как божий день. И я вдруг подумала: «Мой ребенок – гений!» А потом пришла странная мысль: «Это не мой ребенок».
– Да уж, – отозвалась Кайя.
– И ты всегда была такой честной… совсем как я в детстве. Конечно, ты многое утаивала, но никогда не стала бы откровенно лгать.
«Да вся моя жизнь – ложь!»
Какое облегчение, что это можно было не произносить вслух. Просто промолчать, позволив мгновениям пролетать мимо, пока разговор не повернет в другое русло, сковывающий ее ужас рассеется, а сердце, перешедшее на бешеный галоп, успокоится.
– Так ты представляла, будто тебя тайно подменили? – спросила мама.
Кайя застыла. Эллен замешивала металлической ложкой черную краску в треснувшей миске для хлопьев.
– А я в детстве притворялась, будто на самом деле отбилась от цирка. И когда-нибудь глотатели огня, жонглеры и канатоходцы вернутся
