приложила к ноге лист лопуха, сверху крест-накрест перебинтовала и велела лежать. Мы с Витькой стали играть в шашки, но тут появился Толян, как всегда готовый к новым делам и приключениям, и сказал:
– Айда, кто со мной?
– Я не могу, – сразу заявил младший.
– А ты, Пашка? – спросил Толян меня.
– Не знаю, – ответил я. – А что надо делать?
– Дамский пальчик любишь?
– Виноград, что ли?
– Ну, да.
– Люблю, но он же еще зеленый.
– Я знаю одно место, где есть спелый.
Хорошо было известно, что Толян в таких делах, как обчистить чужой сад, был большой специалист. Но было известно и то, что виноград в наших местах поспевает только к концу сентября. А – чтобы в августе…
– Это особый сорт, – пояснил Толян. – Называется гибрид.
Я всё ещё сомневался:
– Не знаю…
– Да я сам был там, на опытной деляне. Это недалеко от мехдвора. Правда, не на всех кустах кисти созрели. Надо выбирать… Есть много спелых… Надо смотреть по цвету. Спелые – они чуть желтее…
Совершение набега на казенный сад в нашей магале не только не осуждалось, но было своего рода доблестью. Всякий уважающий себя пацан признавался своим, если участвовал в таком набеге.
Когда старшой, почти парубок, уверяет, что сам был там и сам пробовал, в это трудно не поверить. Но, по правде говоря, мне не хотелось идти с Толяном. Он не был ни другом, ни приятелем, никогда ни в каких делах вместе с ним я не участвовал, и вообще он был из другой, пока чужой для меня, компании. Я хоть и был много младше его, хорошо знал правило, без соблюдения которого идти на дело было нельзя. Правило простое – взаимовыручка. Подельники должны быть готовы выручить друг друга. А про Толяна я ничего не знал.
– Виноград зеленый… – упирался я.
– Ладно, раз ты трусишь, пойду я один, – заявил Толян.
Трусость – самый нестерпимый и унизительный грех, в котором может быть обвинен пацан.
– Я не трушу, – сказал я.
– Нет, трусишь.
– Неправда.
– Да я же вижу, что у тебя коленки дрожат …
Это было слишком! Допёк он меня:
– Ничего не дрожат. Пошли.
Витька дал мне старую рубаху, чтоб было куда – за пазуху – засовывать гроздья. И мы пошли.
Дом семьи Морару был на окраине Пэмынтен, на улице Зеленой. Через дорогу на территории бывшего румынского монастыря после войны расположились громадные угодья селекционной станции: большой парк – место наших тайных игр, – контора и научные лаборатории в здании монастыря, мехдвор с тракторами, комбайнами, косилками, молотилками. Дальше шли сады, виноградники, опытные деляны различных сортов пшеницы, ржи, кукурузы, подсолнечника, сои и многих экзотических культур, в том числе – даже хлопка. Все сады и виноградники, рядом с городом, были огорожены либо плотным без щелей дощатым забором высотой около
