из тех, кто был постарше, понимали, что, наверное, Шмаркатый не заслуживал, чтобы с ним так поступали. Но так повелось с момента поселения их семьи на нашей улице, и потом уже ничего не менялось.
Сяньку недолюбливали еще, может быть, потому, что в отличие от остальных наших пацанов, тощих и вечно голодных, он был круглолиц и довольно упитан.
Его оскорбляли, не опасаясь за последствия и не думая, что он может дать сдачи. И даже когда он, щерясь по-волчьи и злобно матерясь, нагибался к земле и хватал, что попадало – будь то камень или ком земли – и бросал в пацанов, те переходили в контрнаступление и отвечали ему дружными залпами.
Он еще больше втягивал свою цилиндрическую, приплюснутую сверху голову в плечи и, ухватив корову за хвост, вприпрыжку бежал к своему дому, с позором покидая поле боя.
Вслед ему неслось:
Сянька – С-с-сянька!
Ссянька под себянька.
В финале, загнав свою засратую корову во двор, Сянька люто грозил всем кулаком из-за высокого забора.
Их семья была для всех соседей загадкой. Прибыли они на Пэмынтены откуда-то из-под Сорок, главного цыганского селения. Престарелые отец и мать, двое старших сыновей, ребята здоровые и крепкие, и Сянька, младший, – все были смуглокожими, желтоглазыми с жесткими, как конский хвост, черными волосами. Но они не были цыганами. Говор у них был украинский, а фамилия – Царану – типично молдавская.
Семья Царану, в отличие от большинства жителей нашей улицы Маяковского, построивших свои жилища в первые послевоенные годы, получила свой земельный участок недавно, года четыре назад. И первым делом они построили не дом, а высокий глухой забор. Видать, приучены были жить, отгородясь. А, может быть, – хоронясь и опасаясь чего-то? Потом они быстро, за одну весну и лето, поставила добротный дом из самана и покрыли его, в отличие от нас, голодранцев, не дранкой или толью, а настоящим листовым шифером, что в те времена было большой редкостью. Значит, были у семьи Царану и денежки. Было, однако, и трудолюбие – оно было заметно по достатку в их дворе.
Так, обособясь от всех, они и жили, почти не общаясь с магалой. И мы не знали, что это за люди, чем они дышат. Известно было, что жили они скромно, ни с кем не скандалили; старики возились то по дому, то с коровой, то с поросятами, то в огороде; старшие сыновья шоферили в автоколонне. Никто не слышал на их подворье ругани или худых слов. По субботним вечерам родители и сыновья чинно, по выходному принаряженные отправлялись куда-то пешком, оставив у крыльца здоровенного лохматого пса, бегающего по проволоке. Поздно вечером все так же чинно возвращались. Куда они ходили, никто не знал. Поговаривали, что на собрание какой-то секты. То ли пятидесятников, то ли трясунов. Впрочем, всяких религиозных общин и сект в наших местах всегда было множество.
Соседи долго судачили и, не придя к определенным выводам, решили, что члены загадочного семейства являются «сектантами». Царане-сектанты. Прозвище прилепилось.
Сверстники Павлика – дети войны – хлебнувшие и безотцовщину, и нищету,
