хуже. Сейчас она спит, так что ты успеешь умыться и выпить чашку кофе.
Под стоявшим во дворе рукомойником он ополоснул лицо и руки, а потом выпил кофе, такой же пресный и безвкусный, как и Агнес. Покончив с кофе, Йон направился в комнату матери, но Агнес шепнула ему вслед:
– Не буди ее. Нам всем будет лучше, если она проспит всю ночь.
– Как поживает тетя Грета? – вполголоса поинтересовался Йон.
– Она живет с Альмой и пока в своем уме, – шепотом ответила Агнес.
Йон открыл дверь материнской комнаты, вошел и посмотрел на мать. Дышала она тяжело, казалось, была на волосок от смерти. Выглядела мать умиротворенно, и Йону мучительно захотелось почувствовать к ней хотя бы крупицу нежности и сострадания. Но горькое чувство пересилило, и он подумал, что Бог мог бы смилостивиться и дать ей умереть. Ему надо освободиться. Надо получить наследство. «Господи, ты ведь знаешь, как нужны мне сейчас деньги».
Мысль эта лишь мелькнула в его мозгу. Мать проснулась, открыла глаза и посмотрела на своего единственного сына с таким упреком, что он поспешил отвести взгляд.
– Ну вот ты и пришел! – воскликнула она, набрав в легкие вполне достаточно воздуха. – Но ты явился один, без твоей новой жены, той девки из какого-то медвежьего угла в Дале. Видать, она не отважилась навестить свекровь.
Он не ответил, по опыту зная, что любой ответ лишь еще больше разозлит мать. Но на этот раз его молчание привело старуху в неистовство, и она раскричалась как сумасшедшая. На крик прибежала испуганная Агнес:
– Я же говорила, что не надо ее будить.
Он встал и вышел из комнаты. На пороге он обернулся и сказал:
– Ну тогда до свидания, мама.
Мать продолжала кричать ему вслед, что покойный отец был прав: Йон навлечет позор на их семью и дом.
Йон Бруман поспешно ретировался в кухню, вышел из дома, пересек двор и направился в дом Альмы. Наследство было пока не разделено, и в ожидании смерти матери Альма, ее муж и дети жили как бы на выселках – недалеко от опушки леса.
– Вид у тебя очень неважный, – сказала Альма, выходя ему навстречу. – Я понимаю, она совсем выжила из ума.
Они помолчали, как люди, смирившиеся с неизбежностью. Потом Альма наконец нарушила молчание:
– Ей стало хуже, и я решила тебе написать. Мне показалось, что она хочет примирения.
Ответить на это было нечего – Йон понимал, что отношение матери ничуть не изменилось.
Но тут Альма стала спрашивать о Ханне, о мальчике, о мельнице, и Йон смог на какое-то время отогнать от себя мрачные мысли, рассказывая о том, как они приводят в порядок мельницу, о том, какая прилежная умница Ханна и как он привязался к ее сыну.
Он спросил Альму о Грете, тетке по отцу, к которой за ее добрый и веселый нрав льнули в детстве все ее племянники, которым она неизменно рассказывала на ночь увлекательные сказки.
Старуха уже уснула, сказала Альма. Но, увидев, что по лицу брата
