парой лучиков по стенке,и – дальше, не здороваясь ни с кем.
Ценители непойманного кайфа,
мы спим под боком призрака любви…
Один московский фан «Маккаби» (Хайфа)
разбил мечту – на типы ОРВИ.
Потом он их опять – чем было – склеил,
а что, почти такая же мечта.
И я… сначала – жал, а после – сеял.
И я, представь… И тот вон. И вон та.
Вампиры малокровных революций,
сажальщики удачи на болты,
соавторы каёмочки на блюдце,
и та, и тот, и я, и даже…
Нелепые годы
Нелепые годы: наш русский мужик
от выпивки травится. Было ль такое?
А русский солдат от своих же бежит…
А русский пельмень полон импортной сои!
А русская девка себя продаёт,
торгуясь в ру-нете с гнилым иностранцем,
а русский ребёнок из омута пьет,
гордится шприцами в ненашенском ранце.
А русской природе надели корсет
и тянут верёвки: терпи, это модно!
Наш лес вековой – словно био-клозет:
и пахнет неплохо, и гадь, кто угодно.
А русский священник корысти испил,
в кармане – мобила, в меню – калькулятор,
и он не считает, что сердцем остыл:
ну, да, прихожане, ну, вера… А я-то?!
И к русской земле приникая щекой
я чувствую жар заражённой свободы;
прошу я: о, Господи, Боже ты мой,
храни эту землю в нелепые годы.
Футбол тире паяльник
Сегодня ваша сила – кнут и пряник,
причём – руке удобней рукоять,
но помните, классический паяльник
способен и спаять, и распаять.
Могу поклясться порохом в петарде —
метель такую клятву намела:
когда-нибудь я стану – как Берарди,
заряженным на вас – как на Милан.
А если будем ближе к Ливерпулю —
я, ради ваших новых именин,
в Аршавина себя перевербую
по формуле «четыре плюс один».
Куда же вам тогда? В Севилью, что ли?
Фанаты плюнут: пёс, мол, разбери…
А я – Роналду, я уже на поле,
гарантия – «четыре или три».
Такая связь. Футбол тире паяльник.
Вы скажете: сынок, учи матчасть.
Но помните: классический начальник —
не власть, а только временная власть.
Что курит автор?…
«Над прикидом пять минут колдовал…»
Над прикидом пять минут колдовал:
с братом-солнышком играя вничью —
у рубахи оторвал рукава…
Будет холодно – обратно пришью.
Над обедом пять минут ворожил:
луговых надёргал ягодок в горсть;
мне чужие – в городах торгаши,
а лугам я – дурковатый, но гость.
Над собою пять минут хохотал,
отражаясь в молодильной воде,
и заплакал:
