пошли. Ещё через час вышли на знакомый остров среди болот. Было далеко за полночь, мелкий дождь срывался с темного неба. Миндаус услыхал знакомое мычание Юриса и поднял руку. Все стали. Он объяснил немецкому офицеру, что живущий здесь сторож всё слышит, но не может говорить. После этого тихо позвал его по имени. В ответ снова мычание и тут же Юрис зажал хозяина в своих объятьях. «Вот, Юрис, принимай постояльцев на постой. Накормить, вымыть, оказать помощь и разложить спать. Юрис уже исполнял волю сказавшего. Вот уже безобидное существо, к нему с лаской он и душу отдаст. Юрис растопил срубленную им же баньку, натаскал воды в чан и бочку и доведя температуру до критической позвал туда отряд разведчиков. Сам пошёл готовить поздний ужин пришельцам и стелить всё что было по тёплым углам. Свою лавку он отдал офицеру, сам бросил кожух на сеновал. Печь в охотничьем домике работала исправно. Юрис следил за всем. Три десятка яиц были разбиты в скромную сковороду и перемешанные с козьим молоком и луком. Омлет пах на весь домик нагоняя аппетит. Выкупанные немецкие солдаты с удовольствием ели омлет и запивали его горячей водой с мёдом. Перевязав раненых все улеглись кто где смог. Отряд, даже не выставляя охраны, спал без задних ног. Утром братья, дав указания Юрису слушать офицера и сказав, что скоро вернутся с продуктами для солдат, ушли в обратную дорогу.
Герда подала знак, что в доме нет посторонних, вывесила стиранные штаны мужчин, прикрепив их к бельевой верёвке прищепками за штанины, если бы в доме кто-то был, бельё весело бы наоборот штанинами вниз. Этот знак придумал Костас и сразу же всем понравился, бельё есть бельё, а как оно висит кому какое дело. Мужчины вошли через заднюю калитку, как и выходили вчера. Собаки, учуяв своих, лишь скулили от радости. Отец в одном исподнем белье сидел на скамейке под иконами и завтракал парным молоком с хлебом. «Как раз к завтраку» сказал он сынам, приглашая к столу: «Как там наши гости?» Вернувшиеся, уставшие переходом по топи, сыны пили молоко и рассказывали ночные приключения. «Сейчас забьёте маленького кабана, мать напечёт хлеба, наберёте крупы и отнесёте всё немецким гостям. Чую я, что они нам со дня на день пригодятся». После завтрака все приступили к делу. До вечера всё было готово, но посмотрев, что им двоим не донести всего, Януке решил идти с сынами сам. Дома оставались Стасис и Григонис, хозяйство оставлять было нельзя на долго, всё должно работать.
Осенние вечера холодны и короткие. Мелкий дождь мешал идти, заливая лицо, которое нечем было вытереть, так как руки были заняты ношей. Шли молча, не спеша и по большому кругу с той стороны, по которой носили ульи через топь. Там дорога была по—шире и шесты не нужны особенно. Шли по меткам и зарубкам только им одним известным. Когда совсем стемнело зажгли летучие мыши. Свет от них был жёлтым, но и его вполне хватало. К полуночи Юрис весёлым мычанием встретил группу у большой поляны. «Что, чувствуешь своих? Нос как у нашей Вильды, немецкой овчарки, за километр чует и слышит» хлопая, взявшего
