style="font-size:15px;"> В баню! И хочется, и колется, и некому руку подать. Филипп поёжился и поморщился.
Однако тут в голове императора, словно в сердце, ёкнуло, что хочет он не в общественную (вот почему кололось, ёжилось и морщилось), а в частную, в чью-нибудь родовую семейную. В камерную, не слишком объёмную и не чересчур масштабную.
«Я даже не стану её реквизировать! Просто помоюсь и отойду в сторонку… эээ… пойду по своим державным делам…» – обещает мужчина сам себе, а заодно и заучивает наизусть фразу, которую он выдаст хозяину терм, если тот поинтересуется судьбой своей собственности.
Сразу обострились все чувства, особенно зрение и обоняние – жить стало радостнее и веселее.
Частных терм в Риме вообще было великое множество. Философ Сенека не удержался в своё время от сарказма и яда, а Филипп поднапряг сейчас память и вспомнил, как один из почивших ныне в бозе советников некогда цитировал ему великого античного стоика: «Любой сочтёт себя убогим бедняком, если стены вокруг не блистают большими драгоценными кругами, если александрийский мрамор не оттеняет нумидийские наборные плиты, если их не покрывает сплошь тщательно положенный и пёстрый, как роспись, воск, если кровля не из стекла, если фасийский камень (прежде – редкое украшение в каком-нибудь Храме) не обрамляет бассейнов, в которые мы погружаем похудевшее от обильного пота тело, если вода льётся не из серебряных кранов… Сколько в банях изваяний, сколько колонн, ничего не поддерживающих и поставленных для украшения, чтобы дороже стоило!»
То бурно, то мерно текли мысли августа. Одно в его извилинах-руслах цеплялось за другое, а другое – за третье и четвёртое. Пятое и десятое стояло на паузе, ожидая своей очереди. Неожиданно в памяти императора всплыл услышанный им однажды где-то на середине мимолётный (но логически завершённый) спор двух не паркетных, а боевых легионеров:
– Всякий порядочный римский гражданин хотя бы раз в неделю ходит в термы. Но самое оптимальное – каждый Божий день на несколько часов! – говорил коренной римлянин, или, на худой конец, уже не в первом поколении романизированный варвар, своего исконного родства не помнящий.
– Моются те, кому лень чесаться! – злобно и даже яро парировал северный иноплеменник, видимо, германец на римской службе.
– Чувствуется умелая рука! – съязвил римлянин (или романизированный).
– У меня рука – у кого надо рука! Это кисть настоящего воина! На поле боя она, сжатая вместе с оружием в один кулак, колоть не устанет и не перестанет, – намекая, что следует заткнуться, потряс тогда мечом-спатой варвар, по виду которого было понятно, что до коренизации и романизации ему отнюдь не рукой подать, а шлёпать и шлёпать пешком, как до Москвы. Варвар на секунду задумался, а потом вдруг выдал, дополняя сам себя: – Бани, вино и любовь разрушают телесные силы…
– Ба! Да ты знаток эпитафий! – саркастически восхитился коренной римлянин (или романизированный не в
