Герман тоже восхищался. Как и его отец, он относился к религии терпимо, но отказывался видеть окружающий мир сквозь религиозные очки. В записях секретаря «Скафузии» говорится, что в одной из своих речей, посвященных Дарвину, «Клекс попытался полностью развенчать известное антидарвинистское утверждение, гласящее, что дарвинизм подрывает основы христианской морали и принижает значимость Библии».
Уже работая репетитором, Роршах подумывал о том, чтобы стать учителем, как его отец, но был обеспокоен тем, что ему, возможно, придется учить детей религии. Он предпринял необычный шаг – написал Геккелю, прося у него совета, и знаменитый богоборец ответил: «Как мне кажется, твои опасения не имеют под собой почвы… Прочитай мою “Монистическую религию” – это своеобразный компромисс с официальной церковью. Мы должны дипломатично обходиться с чужим положительным мнением о господствующей религии (к сожалению!)».
Этот храбрый поступок семнадцатилетнего юноши вырос впоследствии в нечто большее. По воспоминаниям нескольких человек, близко знавших Роршаха, он спросил Геккеля, стоит ли ему поехать в Мюнхен, чтобы учиться рисованию, или же начать карьеру в медицине, – и великий человек посоветовал науку. Вряд ли Роршах, планируя свое будущее, полностью положился на совет незнакомого человека, и, насколько известно, он писал Геккелю лишь один раз. Однако основополагающий миф для карьеры Роршаха был рожден. Практический вопрос, касавшийся преподавательской работы, превратился в символический выбор между искусством и наукой, а самый влиятельный художник-ученый старшего поколения передал свой жезл художнику-психологу из поколения нового.
Глава третья
Я хочу читать людей
«Насколько я понимаю, этот волдырь на горном склоне может в любой момент соскользнуть в озеро, с грохотом и запахом серы, как это случилось с Содомом и Гоморрой в стародавние времена», – Роршах явно не был в восторге от расположенного во франкоговорящей западной Швейцарии городка под названием Невшатель, где он провел несколько месяцев после того, как закончил школу в марте 1904 года. Многие немецкоязычные швейцарцы перед поступлением в университет брали дополнительный семестр, чтобы улучшить свой французский. Роршах хотел давать уроки латыни и на французском тоже, чтобы посылать больше денег домой. Он был одержим идеей поехать для обучения прямо в Париж, но строгая мачеха не позволила ему сделать этого. По сравнению с Шаффхаузеном, в котором Роршах чувствовал себя «настоящим ученым», невшательская Академия казалась скучной: «Не было глупее места, в котором я мог бы оказаться, чем эта унылая помесь Германии и Франции».
Единственным плюсом Академии являлся двухмесячный языковой курс, проходить который нужно было во французском Дижоне. Там Роршах время от времени захаживал в легальные во Франции бордели, для регулярного посещения которых он был слишком беден. «30 августа, – писал он в своем тайном дневнике, ключевые моменты в котором были, для еще большей тайны,
