беру подстраховочный обратный билет из Москвы до Портленда. Все. Я успокаиваюсь. На все ушло пара часов. По легенде, которую придумал, я еду в отпуск. Я и сам еще не знаю, насколько трудно мне будет вернуться. Ниточка оборвалась.
Америка из России, поверьте, представлялась мне тюрьмой, в которую я если бы и вернулся, то только в наручниках и под конвоем. Мое внутреннее напряжение в последние месяцы перед отъездом достигло апогея, я даже был уже готов к тому, что рано или поздно спровоцирую драку, в которой обязательно кого-нибудь убью и сяду за это в тюрьму, для полноты, так сказать, жизненного опыта, которому недостает пребывание в заморских застенках. Мне действительно интересен всякий экстремальный опыт, так, как если бы я читал книгу своей жизни глазами скучающего читателя.
Так, уж, я наверное устроен – внутри меня сидит другой человек – наблюдатель, и я часто выкидываю для него что-то, лишенное практического смысла, исключительно руководствуясь желанием его как следует развлечь и потешить.
В первый же день моего пребывания в Ессентуках произошло маленькое чудо. Я оставил вещи в гостинице – номер был еще не готов к заселению, нужно было подождать пару часов – и отправился к источнику попить водички и присмотреться к обстановке.
На подходе к источнику я услышал гитарные аккорды. В Ессентуках жила семья близких друзей моей мамы – Анатолия – глуховатого гитариста, его жены Ирины, и сын Иннокентий – тоже гитарист, глубоко верующий баптист, имеющий четверых детей. Четыре года назад через знакомых я получил весточку, что Толик скончался, что было не удивительно, поскольку в свой последний приезд в Россию, когда я вступал в наследство год назад умершей мамы, Анатолий был плох, у него началась гангрена пальца. С учетом его возраста – семьдесят пять лет, – шансов выжить у него было немного.
Я шел на звук и размышлял в довольно эллегистическом ключе: Толи уже несколько лет нет на этом свете, но звуки гитары на улицах города напоминают о его былом присутсвии. А что если это Кеша, его сын? Я скучал по Толику, по времени, когда он жил в соседнем доме и время от времени приходил к нам, чтобы сыграть со мной партию в шахматы.
Но нет, силуэт человека с гитарой не походил на молодого паренька, играл человек в солидном возрасте, и чем ближе я подходил, тем очевиднее становилось, что это давно упокоившийся в моем сознании Толик, о котором я с таким сожалением только что размышлял.
– Бог мой, Толя, это ты?! – воскликнул я изумлении.
– Да, я. А кто вы, я что-то не узнаю?
– Я Алик, Алевтины Павловны сын. Ты меня не узнал?
– Алик! Как ты здесь очутился? Ты же в Америке!
– Приехал в отпуск. Это мой первый день. Я так рад, что тебя увидел! Представляешь, мне сказали, что ты умер!
– Неужели? От кого ты мог это слышать? Я сильно болел, мне сделали сложную операцию, всего разрезали, заменили артерии, вставили трубки, и заново собрали. И вот, как видишь, я опять в строю, играю, зарабатываю себе на жизнь, еще сыну помогаю. Ты же не знаешь, Кеша развелся.
– Как
