волновался за тебя вчера вечером, – сказал он. – Ты нормально добралась до дома?
Я совсем не помнила, что звонила ему. Быстро просмотрела историю звонков и нашла его имя. Оказывается, я набрала его номер около полуночи и, скорее всего, разбудила, ведь у него было три часа ночи.
– Ты нашла Тиффани? – спросил он. – Я волновался, что ты очнулась в кустах или где там…
В животе все замерло. Он знал? Но откуда?
– О чем ты? – ответила я.
К концу разговора Лукас объяснил, что я и двух слов связать не могла и несла какую-то бессмыслицу; причем я постоянно зависала, а он каждый раз кричал в трубку, что мне немедленно надо найти Тиффани, но я не отвечала.
– Я понимал, что ты одна и совершенно невменяема, – добавил он.
У меня все оборвалось внутри.
– Ты оставила мне голосовое сообщение. Ты была просто в хлам.
– Не удаляй его, – попросила я. – Пообещай, что не удалишь.
– У тебя все в порядке? Ты какая-то грустная.
Я кивнула, словно он мог видеть меня.
– Просто не выспалась.
Я зашла в дом, вытащила айфон из грязного чехла, но не стала его очищать. Свернула спортивный костюм и засунула в дальний угол шкафа. Поставила на полку оранжевую папку, положив в нее свой больничный браслет. У меня было странное желание сохранить все предметы, которые доказывали бы существование этой альтернативной реальности.
Потом был День Мартина Лютера Кинга[12], последний в череде долгих выходных. Тиффани собиралась возвращаться в колледж, но перед этим мне нужно было успеть сказать ей, что сейчас особенно важно не отдаляться друг от друга, а сохранять близкие отношения, особенно с родителями. Я предложила, чтобы мы все вчетвером где-нибудь поужинали.
Стоя рядом с украшениями из красной бумаги и миской дынных конфет, мы рассматривали хмурых рыбок в аквариуме и ожидали, пока нам найдут столик. Заказали утку по-пекински. Как всегда, мать развела настоящую церемонию: разложила круглый лаваш, щедро полила сливовым соусом, добавила хрустящие кусочки красного утиного мяса, несколько веточек зеленого лука, дольки огурца и завернула все это. «Вы только посмотрите, наша мама из утки крутит косяки! Мам, да это же утиная травка!» После ужина сестра уехала в колледж – за сто двадцать километров от нашего дома; ее путь лежал вдоль раскинувшихся равнин, через Гилрой, Салинас, Кинг-Сити в Сан-Луис-Обиспо[13]. Она сказала, что боится оставлять меня одну. «С чего бы? Это смешно. Со мной все нормально», – ответила я.
Тогда казалось, что все очень просто. Я сложила воспоминания о том утре в большую банку и отнесла ее в подвал. По лестнице вниз – ступенька, еще ступенька, следующий пролет и снова ступенька за ступенькой – поставила банку в самый дальний угол своего сознания, заперла на ключ и быстро вернулась наверх, к своей жизни. Той жизни, которую сама
