и он не смог остаться равнодушным. Это была именно такая женщина, в которой он нуждался, – настоящая красавица. Ее шею украшало простое бирюзовое ожерелье, а пальцы были густо унизаны кольцами, но все равно оставались прекрасными. От нее исходил слабый аромат гиацинта или лаванды. Ее прическа была превосходна, как и насыщенный желтовато-зеленый оттенок ее платья.
– Ты просто очаровательна, дорогая. Сегодня ты превзошла себя. Но я раньше не видел этого платья; где ты достала его?
– Здесь, в Чикаго.
Он приподнял теплые пальцы Эйлин и развернул ее, изучая шлейф ее платья.
– Тебе не нужны ничьи советы. Ты могла бы открыть школу кройки и шитья.
– Значит, я выгляжу нормально? – поддразнила она, все еще немного сомневаясь в себе.
– Просто безупречно. Лучше и быть не может.
Она приободрилась.
– Хотелось бы мне, чтобы твои друзья думали то же самое. Но тебе лучше поспешить.
Он поднялся наверх, и Эйлин последовала за ним, по пути снова заглянув в столовую. По крайней мере, там все было великолепно. Безусловно, Фрэнк был мастером своего дела.
В семь вечера послышался стук копыт и звуки подъезжавших экипажей, а вскоре дворецкий Луи уже распахнул двери. Эйлин снова спустилась в приемную, немного робея и стесняясь, но стараясь думать о разных приятных вещах и гадая о том, сможет ли она как следует развлечь гостей. Каупервуд, сопровождавший ее, был совершенно другим человеком во всем, что касалось самообладания и эмоционального настроя. Собственное будущее всегда представлялось ему надежно обеспеченным, и он собирался в равной мере обеспечить будущее Эйлин. Напряженный подъем по ступеням общественной лестницы, казавшийся таким трудным для Эйлин, нимало не беспокоил его.
Ужин, как это бывает с такими нехитрыми вещами, прошел вполне успешно с точки зрения организации и внешнего убранства. Благодаря своим разнообразным интересам и вкусам, Каупервуд мог глубокомысленно и красноречиво обсуждать с мистером Рэмбо состояние железнодорожной индустрии; он мог беседовать об архитектуре с мистером Лордом, как многообещающий студент со своим наставником, а с такими женщинами, как миссис Эддисон или миссис Рэмбо, он мог предлагать уместные темы для разговоров или же поддерживать их. К сожалению, Эйлин чувствовала себя не так непринужденно, ибо по своему естественному складу и темпераменту он была отстраненной от серьезных предметов и четкого представления о жизни. Многие вещи, о которых она имела весьма расплывчатое понятие, оставались для нее тайной за семью печатями – смутными интуитивными образами. Она ничего не знала о литературе, кроме определенных авторов, которые могли бы показаться низкопробными действительно культурному человеку. Ее представление о живописи ограничивалось вереницей звучных имен из комментариев в разговорах Каупервуда. Единственным искупительным качеством была ее красота, ибо она сам была
