Для скорости огородами прошли прямо к бугру, где в темноте, как черная курица на яйцах, казалось, сидела, нахохлившись соломенной крышею, притаившаяся изба.
– Ну, вот… и дома…
Спиридоныч постучал в ставень, поглядел в окошко, опять постучал.
Паромов сразу понял, что изба пуста, а Спиридоныч все ждал голоса.
– Разя ушла куда… Пойдем со двора. Боятся теперь отвечать-то… А то ты тут погоди, а я перелезу да попытаю… Что такое, Господи Иисусе?
Звонко раздался в тишине ночи стук, наполняя ночь тревогою. Потом оборвался. Хлопнула сильно дверь в избу. Должно быть, пустили… Что это? Паромов насторожился: было слышно, как в избе, надрываясь, плачет Спиридоныч…
Долго ждал Паромов, потом, когда плач смолк, залез на двор и пошел в избу. С трудом, ощупью отыскал он дверь и вошел. Спиридоныч лежал ничком на полу и не плакал, а шептал:
– Ничего неизвестно, ничего…
Паромов склонился и опустил руку на его плечо. Не испугался. Только еще раз, подхныкивая, повторил:
– Ничего, Горленка, неизвестно… ничего…
– А ты погоди плакать. Надо сперва узнать. Ушли куда-нибудь…
– А куда? Где искать?.. Теперь человек, как иголка. Обронил, и пропала. Куда мы теперь с тобой? Некуда нам… с тобой.
– Кто-нибудь есть же в деревне.
– Может, и есть кто, да теперь никто не пустит. Боятся. Что будет уже завтра…
Спиридоныч сел на полу, как татарин, и стал качаться.
Паромов сходил и притащил снятой с повети соломы. Спиридоныч уже сидел на коннике и разувался. Наложили на печь несколько охапок соломы, зарылись в нее головой и затихли. Стали было засыпать и страшно перепугались: прыгнула в солому кошка.
– Ах, милая! Наша кошечка-то… – шептал Спиридоныч, пофыркивая носом, и долго впотьмах слышалось мурлыканье кошки и шепот разговаривающего с ней человека.
– Что, дура? Одни мы с тобой? Зачем остались? Меня, что ли, ждала, а?
Проснулись от холода. Уже рассветало, и где-то пел скворчик. Спиридоныч вышел и долго пропадал. Вернулся, хлопнул руками и сказал:
– Ни одной живой души нет. А на дворе у Соломахиных – убитый валяется. Не знай, расстрелянный, не знай – так невзначай. Давно, видно, лежит: крысы всю личность объели. А может, собаки…
Сел под божницей, и опустились, как плети, руки его.
– Где искать?
Долго сидел с опущенной головой. Кошка прыгнула к нему на колени.
Он поглаживал ее, а сам думал. Вдруг отшвырнул и встал:
– Может, на мельнице кто остался. Туда надо сходить…
Поели черствого хлеба, попили воды из колодца и пошли.
– Пришел ты, Горленка, в гости ко мне, а вот видишь: кошка да изба нетопленная…
Прошли в дол, к речке. Раньше тут лес был, и мельница в лесу пряталась, а теперь только кусты остались, мельница вылезла и смотрит сиротой.
– Никак
