продолжал мстительным голосом:
– Говорят, что упадок «Дамского счастья» восстановит достоинство опороченного бизнеса. Вы это видели? Магазин новинок, где продают все! Да это же базар! А персонал мил: куча собравших остатки воли, маневрирующих, как на вокзале, людей, обрабатывающих товары и клиентов, как пакеты, отпускающих начальника или оставляющих для него по слову, без чувств, без нравственности, без искусства. В качестве свидетеля он вдруг обратился к Коломбо: конечно, он, Коломбо, учившийся в хорошей школе, знает, как медленно и уверенно приходят к финишу через плутни ремесла. Искусство не в том, чтобы продать много, но продать дорого. К тому же, он может сказать, как заключали договоры, как они стали семьей, излечивались от болезни, белили и чинили, по-отцовски присматривали, любили, наконец!
– Естественно, – повторял Коломбо после каждой реплики патрона.
– Ты последний, мой молодец, – мягко закончил свою речь Бодю. – После тебя мы не сделаем больше. Ты один мне утешение, так как, если подобную сутолоку называют теперь торговлей, я не хочу ничего слышать, мне больше нравится идти своей дорогой.
Женевьева втянула голову в плечи, как если бы ее густые черные волосы были тяжелы для ее бледного лба, рассматривала улыбавшегося торговца, и в ее взгляде было подозрение и желание увидеть: Коломбо, работающий по совести, не покраснеет ли от таких похвал. Но парень, привычный к комедии старого торговца, спокойно, с добродушием и хитрыми складками на губах хранил свою силу.
Однако Бодю закричал громче, обвиняя эту распродажу, этих дикарей, сражавшихся между собой с борьбой за жизнь, разрушавшей семью. И он перечислял своих соседей по деревне, мать, отца, сына, служащих в магазине, людей без домашней жизни, живущих всегда вне, не евших иначе, как в воскресенье, жизнь отеля и, наконец, столование бог знает где. Конечно, его зала для обедов не была большой, можно даже пожелать ей больше воздуха и света, но, по крайней мере, его жизнь текла там, жила в нежности близких. Во время монолога его глаза сделались щелками, и, дрожа, он был охвачен непризнанной идеей о том, что эти дикари могут однажды прикончить его дом, вытеснить его из его норы, где ему было тепло с женой и дочерью. Несмотря на заверения в спокойствии, когда он объявил об окончательном крахе, он был полон внутренних мук, он хорошо чувствовал, как мало-помалу пожирается оккупированный квартал.
– Это не для того, чтобы вызвать у тебя неприязнь, – сказал он, стараясь быть спокойным. – Если тебе интересно войти туда, я первый скажу тебе «иди».
– Я хорошо подумаю об этом, дядюшка, – легкомысленно пробормотала Дениза, и желание войти в «Дамское счастье» росло в ней посреди его страсти.
С усталостью во взгляде он оперся локтями о стол.
– Ну, увидим, скажи мне, ты из провинции, это правильно, что магазин новинок торгует всем подряд? Когда-то, когда торговля была честной, новинками были прежде
