матери, а до этого жил у нее в деревне. Мать умерла, я продал дом, купил здесь квартиру. И почти сразу же стал домоуправом. Прежний председатель вообще ум растерял на тот момент. Бухал, орал под окнами и очень редко изображал хоть какую-то трудовую деятельность. Пришлось объяснить ему пару раз политику. А потом я сам пришел в ЖЭК и предложил себя на его место. Взяли сразу, потому что работа неблагодарная, деньги маленькие, а нервничать приходится часто. В принципе, меня в этом доме уже давно за главного решальщика всех проблем принимали. Я тут и слесарь, и токарь, и дворник. А организация и планирование мне как дети родные – я же из армии майором ушел.
Вот оно что. Горелов, оказывается, жертва перестройки. Наверное, когда-то у него была семья, но человек, побывавший на войне, говорят, прежним уже никогда стать не сможет. Возможно, в одиночестве он чувствовал себя лучше, чем с детьми и женой.
– У Елены тогда еще были живы родители. И муж у нее был, а дочке исполнилось примерно пять лет, не помню точно. И я, так получилось, всегда оказывался рядом. Сначала умер ее отец – я помог с похоронами. Следом за ним ушла мать Елены. Опять все сделал. Хорошие были люди. Спокойные, вежливые. Когда-то жили в Москве.
– А где в эти моменты был муж Елены?
– А этот червяк ползал где-то, – горько усмехнулся Горелов. – Я редко с ним пересекался, но могу сказать совершенно откровенно, что видел его крайне редко, и это при том, что Елену часто навещал. То у них засор в туалете, то новую мойку надо привинтить, то шкаф собрать. Я им помогал. Она просила – я помогал. А мужа ее никогда рядом не было. Так, изредка сталкивались на улице, я еще думал: «Что же ты, скотина, мотаешься где-то? У тебя тесть еле ноги передвигает, теща золотая, девчушка-дочка такая красивая, жена тоже…».
Он махнул рукой и снова прикурил сигарету.
– Он пропал потом. С концами. Это когда уже ее родители умерли. Она с дочкой постоянно возилась, Вика была нездорова все время, сколько я ее знаю. Как-то я сам пришел к Елене и спросил ее, чем помочь. Мало ли. Она же скромная была, краснела каждый раз. А она расплакалась. Тогда-то я и узнал, что ее «огрызок» кинул семью через хер, и теперь Елена и Вика остались совершенно одни. Я видел его после, спустя месяца три, наверное. Издалека, поддатого. Прошел мимо. Елене я ничего не рассказал. Но именно в тот день я понял, что на многое для нее готов.
Вот оно что. Горелова не просто потряс факт смерти Елены. Он любил ее.
– Семьи у меня никогда не было, – опроверг он мои домыслы. – Знаете, это когда ты сначала пытаешься быть как все, а потом понимаешь, что не выходит. Замыкаешься, и все. Я не искал того, кто меня полюбит, всего такого переломанного. Я же инвалид, у меня пенсия – страшно было себе такое представить в молодости, но в итоге к этому и пришел. Конечно, я пытался построить какие-то отношения, но дальше флирта ничего не шло. До встречи с Еленой лет семь, наверное, был один. А как увидел ее, то понял, что попытался бы снова. Но она тогда была еще замужем. Поэтому пришел я к ней и с порога сказал, что люблю. И ее, и дочку.
Он замолчал и стал внимательно изучать тлеющую в руке сигарету.
