их работе ничего не понимает.
В глубине души Александра знала, что согласится. Вдруг это и есть тот шанс, которого она ждала, о котором грезила по ночам, страстно мечтая совершить что-нибудь невиданное, огромное, потрясающее воображение! Не упускать же такую возможность, хотя то неуловимо тревожное, что было в разговоре, по-прежнему смущало ее. Может, все дело в расходившихся нервах?
Скорее всего так.
И все же она продолжала сосредоточенно перебирать все детали разговора, и, когда Филипп вышел из ванной и упал животом на одеяло, она пристально смотрела в стену, и лицо у нее было бледным от напряжения.
Филипп с трудом втиснул свою побитую во всех империалистических войнах «девятку» в крошечный кусочек свободного пространства у какого-то ярко освещенного магазина. В магазин и из магазина валом валил народ, и это позволяло надеяться, что здесь можно купить все необходимое, не тратя время на бесконечные заезды в муниципальные булочные и молочные.
Внутри магазин был вполне европейским. Из дивной красоты витрин лился неземной матовый свет. Сыры были круглыми и желтыми, как и полагается сырам, куски мяса – сочными и аппетитными, фрукты – жизнерадостными и глянцевыми, как на рекламной картинке. Пирожные в легкомысленных кружевных салфеточках хотелось немедленно съесть, а потом еще облизать пальцы.
Усмехаясь, Филипп покатил свою тележку между рядами, высматривая знакомые коробки и банки. Наверное, ему придется все-таки взять продукты на себя. Три дня он ждал, что Алекс возьмет оставленные им деньги, но они так и продолжали лежать на пианино.
Очевидно, эта сумасшедшая решила: если он сказал, что в субботу они поедут на базар, значит, до субботы она не должна до них дотрагиваться. Очень на нее похоже.
Интересно, на что она живет?
С утра до ночи она писала какие-то статьи. Если он правильно понял, эти статьи ей заказывали ближние и дальние друзья и подруги, нахватавшие работы, с которой не успевали справиться. Она писала за них, они ей что-то платили, а потом публиковали под своими фамилиями.
Интересно, что можно на этом заработать? Ему казалось, что очень мало.
Каждый вечер, во сколько бы он ни приехал, его ждал накрытый льняной хрустящей салфеточкой стол с тяжелой фарфоровой тарелкой и высоким стаканом. Эта салфеточка, каждый день свежая, и тяжелый фарфор, и серебряные приборы кое-что рассказывали ему о ней, и он уже не мог бы сказать, что совсем ничего о ней не знает.
Странно, но она начинала по-настоящему нравиться ему.
Она все время пряталась от него. Он был уверен – чтобы не мешать ему. Хотя чему, собственно, она могла помешать, если он добирался до дома часов в десять вечера? По телефону она говорила приглушенным голосом, как будто из-под подушки. Однажды он даже специально зашел в спальню, чтобы посмотреть, – может, и вправду из-под подушки. Она говорила, сидя на полу, за диваном, и вся так и вскинулась, когда он вошел. От неожиданности он пробормотал по-французски
