и дальше поедем. – Он поиграл мышцами массивных рук. Посмотрел на маленькие пухлые перепачканные кровью кулачки.
– Если сдохнет – я не при чём. – Высокий говорил медленно, будто проливал густой сироп. – Отвечать перед Портным сам будешь.
– Не ссы, Гнутый. – Китаец толкнул ботинком начинающего шевелиться мужчину. – О, видал. Оживает.
– Надо ему руки развязать. Совсем посинели.
Китаец присел на толстых, затянутых камуфляжем ногах и привычно, как мясник свиную тушу, перевернул лежащего на живот. Раскрутив проволоку, он освободил запястья. Руки, будто отдельно от тела, тяжело развалились по бокам и упали на песок. Лежащий застонал и снова закашлялся.
– Отойди, а то ботинки заблюёт.
– Я ему заблюю. Найда, фу! – Китаец замахнулся на овчарку. Та метнулась под автомобиль и затихла. На чёрной футболке Китайца белел череп. – Оклемается. Мара сказала, что он здоровый и крепкий. Ещё попашет.
– Твои дела. – Гнутый снял очки и посмотрел на часы. – Через тридцать минут трогаем, иначе не успеем дотемна.
3
Он почувствовал, что у него есть руки. Но лучше бы их не было. Непослушными кусками мяса они лежали рядом с телом, и то, что в них происходило, назвать болью, значило не сказать ничего. Сколько времени прошло до того момента, как он смог пошевелить пальцами, не известно. Ещё через некоторое время он смог опереться руками о песок и сесть. Тут же живот скрутило вновь. Но его не вырвало. Просто спазм.
С усилием раздвинув веки глаза, он огляделся. В блёклых прозрачных разводах, перед ним белел открытым багажником автомобиль. Вокруг редкие деревья. Песок вперемежку с травой. Вниз по склону уходила колея дороги. Справа метрах в пяти стояли двое и смотрели на него. Только всё это виделось, как сквозь облитое маслом стекло. Он смотрел и не верил в то, что видит.
«Это сон. Господи, пусть это будет сон».
Тот, что был ближе и меньше ростом заговорил:
– Ну, чё Ромэо, бля? Проснулся? – Второй усмехнулся и не сказал ничего.– Напоролся, бля? Теперь будешь отрабатывать за всю херню. П…да, бля, она дорогая нынче. – Он хохотнул, оскалившись половиной рта, и его страшные глаза сделались почти белыми. – Короче, Гнутый. – Он повернулся. – Поехали уже. Ни хера ему не будет.
– Тебе видней, Китаец.
– А хрен-ли, ты сразу съезжаешь?
– Ты его исхерачил, не я.
– Короче, бля…
– Пи-ить… – Он не узнал свой голос. Это были какие-то животные звуки. Человек так говорить не мог.
– О. – Китаец с удивлением уставился на Гнутого. – Говорит.
– Дай ему воды.
– Я ему яйца отрежу за Мару.
– За Мару? За шалаву эту?
– Заткнись, бля.
– Да она шмара злое…чая.
– Заткнись, бля, говорю по-хорошему!
