творчество было нужно людям. И будет нужно в будущем, в этом я уверена, потому что мама была истинным гуманистом.
Когда я была совсем маленькой, мама читала мне вслух сказки Пушкина (кстати, я до сих пор считаю: сказки – лучшее, что написал Александр Сергеевич). С этого начался мой интерес к поэзии. К моим стихам мама относилась очень трепетно, чему свидетельство – её многочисленные эссе о моих книгах. А моим литературным успехам она чистосердечно радовалась. Она разделяла мои духовные поиски: мы вместе читали Кастанеду и Ошо, Шри Ауробиндо и Блаватскую, Александра Меня и Николая Бердяева, вместе занимались йогой, вникали в премудрость буддизма. Мама была моим сподвижником, соратником, близким не только по крови, но и по духу человеком. В конце жизни мама твёрдо встала на путь православия. Каждое утро натощак она молилась Пресвятой Богоматери и святому Серафиму Саровскому.
Мама жила возле Битцевского леса, и не просто ходила туда гулять, но каждый день в любую погоду приносила еду птицам и белкам (мама обходила двадцать кормушек!). Она кормила и бездомных собак, а ещё вытаскивала пьяниц из луж и доводила их до дома – ей было жалко даже их.
У меня не так уж много стихов, посвящённых маме, я выбрала этот, написанный в 2003-ом году в Петербурге, поскольку в нём отражено чистое, не замутнённое нашими противоречивыми отношениями, чувство:
Ты подарила выше всяких мер
мне счастье быть ребёнком восхищённым,
ты подарила мне огромный мир,
ближайший лес, что стал мне тоже домом,
цветущий сад и пятиглавый храм,
и солнечные пушкинские строки,
свои мечты с надеждой пополам,
чтоб были мои помыслы высоки.
За тыщу километров я листву
топчу – бреду к единственному дому.
К тебе моя молитва – к божеству
больному, одинокому, родному!
В молодости мама была ослепительной красавицей, но при этом придерживалась строгих нравственных принципов. Она и постарела очень красиво:
Ты и в старости сохранила повадку леди.
Разве это оценят русские, блин, медведи?
У подъезда шептались старухи:
«Смотри, как она одета!»
Не старухой была, а принцессой, моя Одетта.
Разбирая одежду мамы после её кончины, я плакала: какое же всё было ветхое, заношенное! Но как это всё смотрелось на маме! Во сто крат элегантнее, чем модное новьё на какой-нибудь модели. Но внешняя мамина красота была не просто открыткой, а проявлением красоты внутренней – красоты её души.
* * *
Екатерина Никитична Крылова родилась в Москве 12-го февраля 1938-го года в семье бывших крестьян, перебравшихся из Смоленской губернии сначала в Тулу, а потом в Москву. Но всё не так просто! В последнем написанном мамой рассказе «Лидия и Ева», где Лидия – это она, мама раскрывает тайну своего рождения:
« В семье Никиты Нероновича было четверо детей. Никита был очень силён физически, работал плотником, да и вообще был мастер на все руки, и всё-таки семья едва сводила концы с концами. И как же страннен бывает человек: Никита всего один раз видел выступление венгерской танцовщицы Лидги Адаробчик, и влюбился без памяти. Он настойчиво, но вежливо стал добиваться с ней встречи. И, удивительное дело, его настойчивость увенчалась успехом. Видимо, он выгодно выделялся своей прямотой и честностью на фоне театральных аферистов разных мастей.
Родилась девочка, которой Лидга дала имя Катиджа. Но у Лидги после родов начались осложнения и бедняжка скончалась. Никита взял девочку в свою семью. Радости не было – было горе, ведь семья и так была очень бедна. Никита дал девочке другое имя – Лидия. И, несмотря на все трудности, дети росли и жизнь продолжалась».
Вот почему мама, да и мы, её дети, были так непохожи на всё крыловское деревенское семейство! И вот почему мама (и я тоже) всю жизнь страдала от непонимания, а то и хамства родственников.
Семья и впрямь была очень бедна, дети бегали босые и голодные. Я спрашивала маму, как они пережили войну. «Ели
