человек всегда будет чувствовать себя в своей тарелке. Несколько верхних пуговиц на белоснежной рубашке расстегнуты, открывая вид на скульптурную благородную шею. М–да, оценивать мужчину, как племенного жеребца, – по шее, – это нормально?
Похоже Воронцов заметил мой взгляд, который из удивленного перерос в изучающий. Едва сдержалась, чтобы не облизнуть нижнюю губу – ну да, вполне ничего. Я бы даже сказала…
– Ржевская? – начальник нахмурился, захлопнул папку. – С вами все в порядке?
– Все хорошо, Кирилл Романович, – отгоняя нахлынувшие мысли, постаралась ответить громко. Но все равно голос прозвучал едва слышимым шепотом.
– Тогда подойдите ко мне. Обсудим составленное вами расписание.
Подойти? К вам? Сейчас? А может не надо? А то что–то мне нехорошо… И все–таки медленно, шажок за шажочком, приближалась к шефу. Вернув папку на полку, он подошел к компьютеру со стороны моего стула.
– Сядьте, Кира. Мне не нравится ваша бледность.
Села. Скромненько сжав ноги, напрягшись и выпрямившись, будто шпагу проглотила. Воронцов встал чуть сбоку и облокотился о спинку стула. Так что мы оказались ближе, чем следует. Вся обратилась в слух – даже несмотря на легкое жужжание кондиционера слышала глубокое дыхание стоящего возле плеча мужчины. Сделала глубокий вдох, успокаивая подскочивший пульс – зря. Тут же уловила парфюм начальника – волнующий, притягательный, пряный с практически неуловимыми древесными нотками. Не резкий, не приторный, он не раздражал обоняние. Наоборот, оставлял за собой тянущийся шлейф недосказанности, суля что–то приятное… И чем сильнее раскрывался букет аромата, тем больше хотелось ощущать его. Дышать чаще, глубже. Я была уверена – в этот момент показавшейся Воронцову бледности быть никак не могло. Слишком сильно горели щеки.
– В–вот, смотрите, – слегка дрожащим голосом начала я. Неужели настолько соскучилась по мужскому вниманию, что даже такая совершенно невинная и вынужденная близость будоражит мысли?! – Понедельник я разгрузила – пришли документы от Медведева, и я подумала, что вы захотите заняться делом Белоярцева вплотную. А в четыре у вас переговоры по изменению договора.
– Хорошая мысль, Кира. Мне нравится, продолжайте, – чувствовал ли Воронцов, как влияет на меня? Но как бы то ни было, его голос прозвучал вдруг хрипло. Или это мне опять кажется? Расшалившиеся чувства заставляют слышать то, что хочется?
– Во вторник – две встречи. В одиннадцать и в три… – какого же труда мне стоило заставлять себя говорить уверенно.
Воронцов внимательно выслушал предстоящее расписание и молчал еще несколько мгновений. Спина заныла от неестественной позы, хотелось уже расслабленно откинуться на спинку стула, но я боялась.
– Меня все устраивает, Кира Георгиевна, – впервые начальник обратился ко мне так официально. – Не ожидал, признаюсь. В вашем варианте выходит, что вторник, среда и четверг нагружены равномерно, а первый и последний день недели предназначены
