нами, – Колин прервал его мысли.
– По крайней мере, он пока не пытался столкнуть нас в кювет, – сказал Алекс.
– Он и не будет.
– Да? – удивился Алекс.
– Он лишь следит за нами. Он из разведслужб.
– Из ФБР?
– Думаю, да, – сказал Колин, покусывая губу.
– Что же ему от нас надо?
– Наверное, он нас с кем-нибудь спутал. С какими-нибудь радикалами. Он увидел наши длинные волосы и подумал, что это они.
– Да, видимо, наши шпионы не намного умнее русских. Как ты думаешь? – поинтересовался Алекс.
Лицо Дойла расплылось в улыбке. Он улыбался, потому что сейчас ему было чертовски хорошо и потому что он знал, что улыбка идет ему. За все тридцать лет ему никто ни разу не делал комплиментов. Несмотря на то что на четверть он был ирландцем, с его волевым подбородком и романским носом он бы скорее сошел за итальянца. Как-то месяца через три после их встречи, когда они уже спали вместе, Куртни призналась ему: «Дойл, не могу сказать, что ты красив, но ты очень, очень привлекателен. И когда ты говоришь, что я неотразима, мне бы хотелось сказать тебе то же самое. Но я не могу лгать. Однако твоя улыбка… Сейчас она просто великолепна. Когда ты улыбаешься, ты даже чем-то похож на Дастина Хофмана». К тому времени они уже были слишком честны друг с другом, чтобы он обиделся. Такое сравнение даже польстило ему: «Дастин Хофман? Ты уверена?» Она посмотрела на него оценивающе, взяла за подбородок, повернула его голову туда-сюда, как бы пытаясь получше разглядеть при слабом свете ночника. А потом сказала:
– Когда ты улыбаешься, ты просто вылитый Хофман, ну, когда он пытается выглядеть побезобразней.
Он аж рот открыл от изумления:
– Ну и ну, когда он пытается выглядеть побезобразней?
Она попыталась исправить свою ошибку:
– Ну, Хофман не может выглядеть безобразно, даже когда пытается. Ты похож на Хофмана, но… только не такой… красивый, как он.
Он смотрел, как она пытается выбраться из этой ямы, которую сама же себе и вырыла. И он, сам не зная почему, вдруг стал смеяться. Через секунду они уже оба хохотали, как дети. Своим хохотом они еще сильнее заводили друг друга, и скоро им обоим стало нехорошо от смеха. Эта ночь была одна из самых бурных ночей, проведенных вместе. Никогда им еще не было так хорошо. С тех пор Дойл старался как можно больше улыбаться.
Плакат на правой стороне дороги гласил, что они выезжают на скоростное шоссе.
– Оставь ты своего фэбээровца в покое, – сказал Алекс, – дай ему спокойно попреследовать нас. Начинается шоссе, так что пристегни ремень.
– Сейчас, минутку, – попросил Колин.
– Нет, – настаивал Алекс, – сейчас же пристегни ремень. И будь так добр, вторую лямку тоже.
Колин всегда считал унизительным, когда его заставляли пристегиваться обоими ремнями.
– Ну,
