без дела висел в шкафу. Гера провел пальцем поперек вытянувшейся перед ним галереи пиджачных рукавов и, чуть подумав, вытянул из шкафа черный в полоску итальянский костюм. Критически поглядел на него, причем со стороны могло показаться, что не только человек глядит на костюм, но и костюм глядит на человека. Они словно оценивают друг друга так, как это обычно делают расставшиеся и случайно вдруг встретившиеся любовники. В голове мужчины вертится:
– Интересно, ее задница все еще такая же упругая на ощупь?
А в голове женщины тонкой воговской сигареткой начинает тлеть мысль:
– Интересно, он все еще может делать это ТАК?
Как правило, из этих встреч ничего не получается, а иногда двое, успев понять и принять за данность то, что случайной их встречу считать просто смешно, вновь оказываются в одной постели и наутро или совсем уж расстаются: жизнь больше никогда не столкнет их, либо все у них начинается по новой.
Так и с официальной, придающей статус и долго не ношенной по причине потери оного одеждой. После долгой разлуки «костюмчик» может и «не сесть» как прежде. Однако Гера, подойдя к зеркалу, с удовлетворением отметил, что костюм, похоже, простил ему и темный шкаф, и тоску своих брюк по соприкосновению с дорогой кожей автомобильно-офисных кресел: сидел он, как и прежде, отлично и все еще продолжал быть «его костюмом».
Настя подошла к нему сзади, обняла за плечи, повернула к себе:
– Знаешь, на кого ты похож?
– Только не говори мне ничего ироничного, малыш, я сразу потеряю первые молекулы неохотно возвращающейся ко мне уверенности.
– Нет-нет. Я лишь хотела сказать, что ты в этом костюме словно ветеран, надевающий каждый год свой парадный мундир с наградами. Выглядит очень трогательно.
– Фигня это все, – отшутился Герман, – я не на парад иду перед мавзолеем искры вышибать. Я, малыш, ветеран запаса: Родина сказала «надо», и вот я уже на пункте резервистов, а так как звание у меня, сама знаешь, не «рядовой», то впереди все только самое приятное: спецпаек, спецблиндаж, спецмашина с синими блестящими штуками на крыше и много еще чего.
– Ты забыл о двух вещах, – Настя внезапно помрачнела и отошла к окну, за которым поливал холодный ноябрьский дождь, – ты забыл про походную жену и о том, что на войне тебя могут убить.
– Ерунда. Жена у меня есть, походные обозные шлюхи опасны для здоровья, а убивать меня уже пробовали. Прорвемся.
Настя отвернулась к окну и ничего не сказала.
В зоне понимания
Герман отпустил такси возле входа в ГУМ со стороны Ильинки. Некоторое время смотрел, как желтая машина уносила в себе воздух того промежуточного, переходного мира, в котором он, Гера, жил все это время с момента возвращения из черной трубы. Наконец огни таксомотора растворились где-то в ноябрьской серости Москвы, и Герман смело шагнул на брусчатку Красной площади. Чеканя шаг и выпятив подбородок, говорящий праздношатающимся по площади туристам,
