возник обсидиановый нож, Жгун не сумел остановить движение.
Черное острие с хрустом вошло в грудь туземца.
По рукоять.
В сердце.
Я знал много циркачей, чей номер публика принимала с неизменным восторгом. Хохотали дети, ужасались женщины, рукоплескали мужчины. Билеты раскупались задолго до начала представлений. Как правило, эти номера получали самую низкую оценку у экспертов.
Я знал много циркачей, обласканных вниманием специалистов. Их трюки собирали гран-при на фестивалях, о них писали в учебниках по акробатике или эквилибру. За рюмкой бренди старики-шпрехшталмейстеры вспоминали гениев трапеции и мэтров жонглирования, роняя скупую – случалось, что и щедрую – мужскую слезу. Как правило, публика засыпала на этих номерах, и мне стоило большого труда разбудить зрителя наипошлейшей репризой.
Я не знал никого, кто собрал бы эти противоречия воедино.
Полагаю, что это невозможно.
Иногда мне снится, что я выступаю перед Творцом. И не знаю, как работать: для эксперта – или для мальчишки в первому ряду? Кто оценит старину Луция аплодисментами или зевотой? А теперь представьте, что приговор окончателен и обжалованию не подлежит…
– Вы вернулись, – сказал Тумидус.
Он старался не показать, до какой степени потрясла его история гематрийки. Холодней ледышки, сухая, как ветка мертвого дерева, повесть о страстях и чудесах. Тумидус не столько слышал ровный голос женщины-антиса, сколько видел, чувствовал, жил воспоминаниями Рахили. Брел по пустыне, с каждым шагом покрывая расстояние полета стрелы. Был светом, который числа. Выходил за пределы Ойкумены, смотрел на зарево, пожирающее горизонт, стоял на крови.
Отступал назад, по колено в пурпуре и золоте.
Прагматик, скептик, боевой офицер – десантура! – за пять лет жизни изгнанника-коллантария полковник научился встречать невозможное. Смирился с этим, как с рельефом местности, где надо принимать бой. В частности, Тумидус не сумел бы внятно объяснить, по каким признакам он узнает антиса с первого взгляда. Из всей четверки он лично знал двоих – Папу и Нейрама Самангана. Лица Кешаба и Рахили ему встречались в новостях. Но правда оставалась правдой – встреть полковник четверку лидер-антисов случайно, на улице, он ни на миг бы не усомнился, кто перед ним.
Чутье, подумал он. Зверею, ориентируюсь по запаху.
– Мы вернулись, – согласился Кешаб.
– Вернулись, – Папа Лусэро снял темные очки.
Глаза слепого карлика были плотно зажмурены. Тумидус мог поклясться, что капля на левой щеке Папы – слеза, а не пот. Капля стекла к уголку рта, и Папа облизнулся длинным, неприятно узким языком. Была слеза, и нет.
– Я зашел дальше всех. На пять шагов дальше…
В
