действительно красавица, хлопочет, накрывая на стол. Артист – непрофессионал так не сыграет – изображающий хозяина дома, одет, видимо, по моде тех времён. Стоп! Так и я ведь не хуже. Ну, Побегайла, ну сукин сын! Так это что, с самого начала была подстава? Работа, охота, прикид на старинный лад, преферанс на царские деньги? Чегошь такого-эдакого от меня хотят при такой-то подготовке?
Тем временем стол накрылся по всем правилам русского хлебосолья. Огурчики да помидорчики солёные, капустка квашеная да с клюковкой, брусничка мочёная, грибочки, сало копчёное да колбаска домашняя, ну и хлебушек душистый. И всё, заметте, своё, не магазинное! А вот и водочка по стопочкам! Не знаю, может какого продвинутого историка такая реконструкция и привела бы в уныние, а по мне так всё очень убедительно. Девушке водки не предложили. И правильно, детей тогда в строгости держали.
Выпили мы по одной, закусили, хозяин и говорит:
– Я так понимаю, на улице вам не до знакомства было, а теперь так в самый раз. Я машинист паровозный Василий Митрофанович Знаменский. Это дочь моя, Варвара. А вас как звать величать?
– Глеб Васильевич Абрамов. Род занятий, как бы это точнее выразиться… – путешественник я. Возвращаюсь теперь из дальних странствий. В ваших краях оказался случайно. Были у меня с собой вещи да ружьишко. Теперь осталось одно ружьишко. Вещи мои кто-то из напавших на вашу дочь умыкнул при бегстве. А там и документы были.
– Дела… – сочувственно покачал головой Василий Митрофанович. – Видишь, Варька, как человек от твого безрассудства пострадал? А ведь упреждал я тебя беспутную.
– Тятенька! – вскричала, вспыхнув, Варвара. – Зачем вы меня при постороннем-то человеке позорите?
Я наблюдал за разыгранной передо мной семейной сценой и радовался. Когда я последний раз на спектакле-то был? А тут оказался прямо на сцене да при таких актёрах. Как натурально играют! Кончилось тем, что Варвара убежала готовить для меня комнату, а Василий Митрофанович доверительно забасил:
– Ты, Глеб Васильевич, извини, что Варвару при тебе пожурил. Девка она хорошая, да и дочь послушная. Она ведь после того, как схоронили мы Марьюшку, жену мою и мамку её, за хозяйку в доме. Почитай уж два года.
Василий Митрофанович взгрустнул и вновь наполнил гранёные стопочки. Мы выпили и он продолжил:
– Я ведь при работе своей нечасто дома бываю. И за Варюху у меня душа болит. Прознаю, кто на неё напал, убью! А тебе ещё раз поклон низкий.
– Да, ладно, дело прошлое, – пробормотал я.
– Замуж её надо отдать, – пооткровенничал Василий Митрофанович. – Когда она при муже, мне покойнее будет.
– А что, есть жених на примете? – полюбопытствовал я.
– Да есть тут один, – неопределённо ответил Василий Митрофанович. – Мастеровой из железнодорожных мастерских. Вот ежели бронь не отымут да на фронт не пошлют, на следующий год свадьбу сыграем.
Какой фронт? Ах, да, у них же по сценарию Первая мировая война идёт.
Вернулась
