его в свой гроб. Волю отца дети исполнили.
А теперь вернусь к Андреяну Дмитриевичу Захарову. Не забывая о том, что назначением на должность Главных Адмиралтейств архитектора зодчий обязан адмиралу Чичагову, скажу, что должность эта, похоже, была предначертана Захарову судьбой. Дело в том, что родился он в семье прапорщика Дмитрия Ивановича Захарова, всю жизнь прослужившего в Адмиралтействе. Семья была бедной, даже домик, где жили Захаровы, дала им Адмиралтейская коллегия. Так что слово «Адмиралтейство» стало одним из первых, что услышал будущий зодчий. И в слове этом было сосредоточено все: и крыша над головой, и скромный, но сытный обед, и увлекательные рассказы отца о кораблях, о море. Именно служба в Адмиралтействе дала возможность Дмитрию Ивановичу определить сына за казенный счет в Академию художеств. Все остальное – плоды таланта, увлеченной учебы и непрерывного труда.
Задача, поставленная перед Захаровым, была захватывающе интересна и одновременно необычайно трудна: предстояло совместить верфь – действующее промышленное предприятие – со зданием, которому надлежало стать центром грандиозного архитектурного ансамбля. Такого не только в России, но и в мире не строил никто.
Перспектива Невского проспекта. 1901 г. Фотограф К. Булла
Представленный Захаровым проект был таков, что не вызвал ни малейших замечаний у императора, вообще-то человека весьма требовательного, даже придирчивого. Начали со строительства восточного корпуса. Оно и понятно: нужно было поскорее убрать то, что раздражало изысканный вкус государя. Все шло хорошо, здание уже подвели под крышу, но… однажды поутру Александру Павловичу захотелось выглянуть в окно, и вдруг он обнаружил – о ужас! – что новое здание заслонило давно ставший привычным вид на невские просторы – «отнимает вид из собственных его комнат на Галерную гавань и устье Невы» (кабинет государя помещался в северо-западном углу дворца). Захаров немедленно получил предписание «отступить строением в такой пропорции, чтобы оное не отнимало упомянутых видов». Можно представить себе отчаяние архитектора: пришлось сносить 18 метров почти готового корпуса, менять композицию всего фасада. А ведь на плане, который утвердил император, все было обозначено подробно и точно, стоило только проявить хоть немного внимания… Но воля монарха – закон…
Это стоило архитектору и душевного покоя, который так нужен любому, а уж творцу – особенно, и здоровья. Ему было всего 50 лет, когда сердце не выдержало… Но он успел. Длинное, унылое, однообразное здание (исключением была лишь коробовская башня со шпилем и корабликом) он превратил в необыкновенно выразительное и величественное сооружение. Башню сделал еще монументальнее, а верхний ее ярус окружил стройной колоннадой. Над аркой поместил великолепно исполненный Иваном Ивановичем Теребеневым горельеф «Заведение флота в России», отдав тем самым дань основателю флота, города и Адмиралтейства (горельеф
