разжигался! Стоял в парке, на детской площадке с каруселями и аттракционами, смотрел на них и разжигался блудной страстью, совокуплялся с ними в сердце своём. А потом шёл по площади мимо магазинчиков… а там реклама… девки везде полуголые… и до того дошёл, что в храм идти не хотел. Девок энтих хотел – больше ничего не нужно было мне в этой жизни. И сейчас ничего не нужно. Стоит у меня в глазах… прямо… бабье это место… и ничего мне не надобно… Хоть сатане душу продать, вкусить греха от того места… и помереть… Вот так-то!.. – пот обильными каплями выступил у него на лбу и покатился по морщинам. – Жизнь прожил, окаянный… Детей народил… Внуков воспитываю… А эти девки, что же, мне не внучки?.. А девочки на каруселях не правнучки ли?.. Это что же я со своими внучками и правнучками сделать возжелал?.. И сейчас стою… пред Спасителем… со срамным рылом, Крест его буду лобызать, к Евангелию Его прикладываться буду, а желаю бабьего места… Его только одного вижу… Его только одного чую… Голова огнём горит от этого чувствования… Засело в мозгу… меж двух полушарий… и ноет… и смердит…
Старичок достал платок, вытер пот и перекрестился. С ним перекрестился и поп.
– Мысль это, Василий Иваныч. Мёртвая мысль. Она… как чёрная слизь… Родит её враг или какой-нибудь пакостник нехороший, и потом гуляет она от человека к человеку. Она – живая, эта мёртвая мысль. Она к чему угодно может пристать и жить там годами, пачкать людей. Вот и вы измарались где-то… Но выход через себя ей давать нельзя. Она покипит, покипит и отстанет. Перетерпеть надо… Сейчас повсюду живые мёртвые мысли, потому что нехороших пакостников стало много…
– Какая же это мысль, если я её не думаю? Просто чувствую – и всё, а что чувствую – выразить не могу… И не хочу – мерзость невозможная!..
– Василий Иваныч, – поп вплотную придвинулся к старичку, – знаете, вот вы мне покаялись… А я вот что вам скажу. На площади, видели, магазин «Кристина»… Там ещё на витрине плакат такой – девка в купальнике растопырилась. Я не могу мимо неё спокойно проходить – всегда погляжу ей между ног, а трусы какие-то на ней тонкие… я всё вижу… всю её… эту… вагину… со всеми складочками, впадинками, выпуклостями, волосками, цветом, даже запах будто чувствую от неё… А вот здесь на углу рекламный щит видели? Две такие длинноногие… Я на них смотреть боюсь… Они сами на меня смотрят… Глаза закрываю и вижу, как они на меня смотрят… Иногда думаю, если б дьявол сказал: «Бери любую… А хочешь, обоих… И душу мне свою продашь. И Христа проклянёшь», я бы продал и проклял. За этих двух вагинально-растопыренных… Мало того. Жену перестал любить, Василий Иваныч. Чести ей не оказываю как матери своих детей. Женщину не вижу в ней. Только вагину зазывающую и бездонную. И, знаете, что – уверен, дай ей волю, и она так растопырится. Не стало женщин. Одни вагины. Увы, Василий Иваныч!.. Они растопыривают ад свой зазывающий и бездонный, а мы, заглядывая в него, рождаем живые мёртвые мысли. Если хотите знать, я думаю, что ад – это не огонь никакой, а дым, как испарение от чёрной
