прибритье». Впрочем, судить о времени ему было сложно. Сколько минут (часов) истекло, знал один Господь. Наконец Украинский оказался в большой комнате, тесно заставленной железными двухъярусными кроватями. Кровати выстроились в безукоризненные шеренги. Под каждой, как боевые расчеты перед машинами, застыло по две пары армейских кирзовых сапог, с портянками, намотанными поверх голенищ. Комнату освещал мертвый лунный свет. Пол стал липким. Украинский поднес ладонь к глазам:
«Черная. Это что, кровь?»
Теплая тугая капля упала ему на лоб. Он сдавленно вскрикнул и с трудом поднял голову. Кровати, к нарастающему ужасу полковника, оказались забиты трупами солдат, – «Ну, не балерин же», – застигнутых смертью врасплох. Судя по всему, смерть пришла к служивым во время сна. Разглядывая свешивающиеся с матрасов безжизненные руки, ноги и головы, он вдруг отчетливо понял, куда попал, и попробовал закричать, но вышло одно бульканье.
Казарма погранотряда, его погранотряда, вырезанного китайскими диверсантами глухой июньской ночью 1968-го года, хранила гробовое молчание. Китайцы прокрались в расположение отряда, бесшумно сняв часовых, и никто из пограничников не увидел следующего утра. Если со знанием дела воткнуть автоматный шомпол в ухо спящему человеку, шомпол выскочит из другого уха раньше, чем человек откроет рот. А диверсанты свое дело знали. Случилось это месяца через два после того, как младший сержант Украинский отбыл в Москву поступать в школу КГБ.
Стремясь как можно быстрее убраться из этой ужасной комнаты, пропитанной запахами крови, мертвечины и портянок, Украинский выполз в коридор. Он тяжело перевалил приступку, оставляя за собой жирные багровые полосы. Дверь в Ленинскую комнату была распахнута настежь. Украинский дополз до порога и заглянул внутрь. На одной из стен поверх политической карты мира образца 68-го года, словно жук из коллекции орнитолога, висел какой-то человек.
Голова его завалилась на левый погон. С правого поблескивали три маленькие офицерские звездочки. Из локтей и коленей офицера торчали шляпки гвоздей, по размеру близких костылям с железной дороги. Левая нога распятого была обута в сапог, правая – в одной портянке. Бурые потеки на стене переходили в густую лужу на полу. Кровь уже засохла.
«У нас в отряде восемь офицеров было… – пришло на ум Украинскому. – Командир – раз, замполит – два…»
Вдруг голова офицера качнулась из стороны в сторону и начала подниматься. Но Украинский не закричал. Вероятно, он уже миновал какой-то внутренний барьер, после которого ему все стало безразлично.
– Товарищ старший лейтенант?! – беззвучно прошептал Сергей Михайлович, в ужасе узнав начальника особого отдела погранотряда. Того самого офицера, что разглядел в младшем сержанте Украинском будущего чекиста. – Товарищ старший лейтенант?!
Глаза покойника уставились на Сергея Михайловича.
– Просрали Родину, боец, – глухо сказал старлей.
Неожиданно тишину Ленинской комнаты
