знала… Мы с отцом не шибко грамотные, институтов не заканчивали, всю жизнь на производстве вкалывали, когда было в словах-то разбираться? Зато, вон, тебя вырастили, умную такую…
Испугавшись, что мать снова вырулит на прежнюю тему, Нина озабоченно глянула на часы, засобиралась:
– Пойду я! Поздно уже! Пока до дому доберусь…
– Ишь ты, до дому! Какой там у тебя дом – квартира съемная. Ладно, иди, иди. Твой-то, поди, уж заждался. Мог бы и приехать, колеса бы не отвалились.
– Мы договаривались, что я сама приеду.
– А ты возьми да позвони! Скажи, мол, поздно уже…
– М-а-а-м…
– Ладно, молчу. Делай, как знаешь, тебе виднее. Но про свадьбу поговори, обещала!
– Да, я помню.
– Погоди, я тебе с собой холодца положу… И оладьев…
– Не надо ничего, мам! Ну, пожалуйста!
– А что, твой Никита не любит? Оно, конечно, закуска неблагородная… Куда ты сразу в прихожую? Зайди к отцу-то, попрощайся по-человечески! Толком и не опнулась, а побежала уже!
Нина шагнула к проему гостиной, развела руками гремучие стеклянные висюльки. Господи, когда они их уберут? Наверное, никогда. И ремонт в квартире уже никогда не сделают. И мебель не поменяют. Так и будут жить в этом штампованном интерьере восьмидесятых – с коврами на стенах, с переливчатым сервизом в стенке, с увеличенной фотографией в рамочке на стене, где оба еще молодые, с комсомольскими задорными взглядами, голова к голове. Мама со смешной прической, с брошкой на отложном воротничке цветастого платья, отец в белой рубахе пузырем. Хорошие ребята, правильные. Только жизнь почему-то неправильной стороной для них обернулась. Наверное, сами виноваты…
– Слышь, Нинк, чего наш президент удумал! – неожиданно весело проговорил отец, ткнув пальцем в телевизор. – Нормы ГТО возрождать будут! Вот это правильно, вот это молодца, уважаю! Сообразил наконец.
– Пап, я ухожу. До свидания.
– Ага, бывай. Когда еще зайдешь-то?
– Не знаю. Может, через неделю.
– Деньжат подкинуть? У нас третьего дня пенсия была.
– Нет, не надо. Спасибо.
– Ну, как знаешь…
Мама все-таки сунула ей банку с холодцом в сумку. За этим занятием Нина ее и застала, когда вышла в прихожую. Но спорить уже не стала. Молча натянула куртку, обмотала вокруг шеи шарф.
– А чего ты без шапки-то, Нин? – подняла недовольно брови мать.
– Так весна на улице.
– Да какая весна, середина марта! Холодно же еще! Пришел марток, надевай сто порток!
– Ладно, пока…
Нина улыбнулась, чмокнула мать в щеку, открыла дверь, быстро засеменила вниз по лестнице.
– Капюшон хоть на голову накинь! Весна, едрит твою… – услышала она напоследок голос матери.
На улице и впрямь было холодно. Мать-то права оказалась. Ударивший к вечеру морозец замуровал снежную кашицу в мелкие ледяные колдобины – обычный
