О, ты боишься его разбудить? Прелестно. Этот садист бьет тебя, а ты терпишь?
– Кира, детка, у нас все нормально, ничего я не терплю… – всплеснула мать руками.
– Отец бьет тебя. Он тебя бьет. Тридцать лет вы вместе, и он бьет тебя. Тридцать лет… – Кира схватилась за голову, не в силах примириться с происходящим.
– Это редко случается. Почти никогда. А почки у меня всегда барахлили, ты знаешь, одно с другим не связано.
– Не связано, как же. Он тебе отбил почки. Ты же еле живая. От тебя лекарствами разит, как из аптечной лавки.
Мать опустила голову, плечи ее затряслись.
– Вот как с тобой говорить? – негромко, с раздражением и жалостью прошептала Кира. – Ты ведь не человек уже, мама, ты животное. Господи, господи, как же страшно… Стоп! – Она вдруг дернулась – новая мысль пронзила ее. – А Геля? Он Гелю тоже бьет?! Гелю, такую маленькую, такую больную… Этого птенчика – он тоже бьет?!
– Нет-нет-нет!!! – замахала руками мать. – Как можно! Да я бы не допустила… И он Гелю и пальцем…
– Точно? – спросила Кира – а перед глазами маячил тот синяк, что она заметила на плече младшей сестренки.
– Кира, детка, ну неужели я допустила бы подобный ужас!
Кира помолчала. Потом произнесла уже совершенно спокойно:
– Со мной – ты допустила же.
– Прости. Прости меня! – заплакала мать.
«Врет или нет?» – лихорадочно размышляла Кира. В самом деле, невозможно представить, чтобы Гелю, такую хрупкую, отец бил… Нет, невозможно. Он бы просто убил ее, если бы вздумал ударить!
– Клянись, что он ее не бьет.
– Клянусь. И потом, Кирочка, неужели ты думаешь, что я бы допустила…
– Я ничего не думаю, – перебила ее Кира. Помолчала, собираясь с мыслями. Уже легче – что отец не бьет младшенькую… – Я тебе одну вещь хочу сказать, мама. Если мужчина ударил женщину – то он виноват. Если мужчина ударил ее второй раз – то виновата уже она, потому что осталась с ним, потому что терпит этого урода. Если мужчина бьет собственного ребенка на глазах у матери, то она – преступница. Самая настоящая преступница. Потому что допускает это. И ее место – в тюрьме. Нет, конечно, отца тоже посадить надо, пожизненно, но и ее тоже, эту мамашу.
– Кирочка, прости меня. Я очень виновата перед тобой. Очень!
– Мама, я тебя никогда не прощу. Я тебя ненавижу. Я так жалею, что приехала сюда, – брезгливо произнесла Кира. – Ладно, все. Спокойной ночи.
Она поднялась к себе, опять забыв перекусить. Но какая еда, тут не до еды. «Скорее бы Тим выздоровел, скорее бы уехать отсюда… И все равно Гелю бы я забрала. Да, пусть отец и не бьет ее, но все равно для девочки психологическая травма – жить с этими уродами, видеть все это… Даже если отец бьет мать не при Геле (а меня-то он в свое время не стеснялся, скотина), то атмосфера все равно тяжелая, гнетущая. Здесь мертвечиной пахнет, этим воздухом нельзя дышать… Забрать Гелю надо. Но Тим против. Конечно, Тима тоже можно понять – ни к чему ему чужая родня, чужие проблемы, чужие дети,
