созданного специально для хаденов, чтобы они могли иметь собственный кусочек мира в своем распоряжении.
Вперемешку с этими снимками здесь висели и наши фотографии – мои, мамины и папины, сделанные в разных местах, где мы встречались с мировыми лидерами, знаменитостями и другими семьями, где жили хадены. Я был одним из первых детей, кто стал использовать свой собственный трил, и мои родители меня повсюду в нем таскали – и не только для того, чтобы наполнить мое детство завидным жизненным опытом, хотя в этом была своя приятная сторона. Главной задачей было убедить незараженных, что трилы – это все равно что люди, а не какие-то жуткие андроиды, неизвестно как затесавшиеся в их среду. А кто может лучше продемонстрировать это, как не ребенок одного из самых прославленных людей во всем мире?
Так что пока мне не исполнилось восемнадцать, я был одним из самых известных и часто фотографируемых хаденов на планете. Фотография со мной, где я протягиваю цветок папе римскому в базилике Святого Петра, регулярно упоминается как одна из самых знаменитых фотографий за последние полвека. Образ ребенка-трила, протягивающего пасхальную лилию епископу Рима, стал культовым символом соединения новейшей технологии и традиционной религии. Одна предлагает мир другой, другая с улыбкой принимает его.
Когда я учился в колледже, один профессор как-то сказал мне, что одна эта фотография сделала больше, для того чтобы хаденов считали такими же людьми, а не жертвами, чем тысяча научных открытий или выступлений перед конгрессом. Я ответил ему, что запомнил лишь, как ужасно воняло у папы изо рта. Профессор был священником. Вряд ли ему понравились мои воспоминания.
Эту фотографию сделал мой отец. Она разместилась в самом центре северной стены. Слева от нее – сертификат финалиста Пулицеровской премии в категории «Художественная фотография», наличие которого даже он сам, и надо отдать ему должное, считал нелепой случайностью. Справа – президентская медаль Свободы, врученная ему пару лет назад за работу по синдрому клетки. Под фотографией – другой снимок, где он получает из рук президента Гилкриста медаль и со смехом наклоняется, чтобы низкорослый Гилкрист мог дотянуться до его шеи.
Спустя три месяца президентом стал Уиллард Хилл. Он и подписал закон Абрамса—Кеттеринг. В доме Шейнов нового президента не жаловали.
Я жил рядом с «залом трофеев» всю свою жизнь, поэтому не считал его чем-то особенным. Это была просто еще одна комната, причем очень скучная, так как мне не разрешали там играть. И я знал, что папа к тому времени охладел к наградам. Кроме разве что Нобелевской премии мира, он получил уже практически все возможное. Я ни разу не видел, чтобы он заходил туда, если только не нужно было развлечь гостей в дни официальных приемов. Он даже не расставлял там свои сокровища – этим занималась мама.
С другой стороны, «зал трофеев» ведь и не предназначался для нас. Его сделали для всех остальных.
