Канатоходец, или После постмодерна. Борис Вольфсон

      Срываю с райской ветки ананас −

      сок по усам течёт, минуя рот.

      Но есть ли дело Господу до нас?

      Надеемся! А вдруг наоборот?

      А вдруг ни Бога нет, ни дела нет

      до наших виршей в мире никому?

      Нас знает лишь безликий интернет,

      хотя мы безразличны и ему.

      Стих не прочитан, шутка не смешна,

      ирония обидна, а минор

      вгоняет всех в депрессию, она

      суркам мешает вылезать из нор.

      Вороне послан плавленый сырок,

      лисице ж не досталось ни куска.

      Который день сидит в норе сурок −

      всё тот же день – ужасная тоска.

      Зверёк сей − предсказатель-ветеран, −

      но в День сурка не хочет нам помочь.

      Эй, вы, миноритории всех стран,

      порадуйтесь хотя бы, что не в ночь!

      Мне надоела эта дребедень,

      но всё же палец уберу с курка:

      ну да, тоска, сплошной Сурковый день, −

      но в тыщу раз тоскливей Ночь сурка!

      Стихи и астрономия –

      две бездны и одна,

      по Канту, антиномия

      или провал без дна.

      Ныряю в эти хляби я

      с горючим на нуле.

      Секстант и астролябия

      остались на Земле.

      Но обогнув препятствия,

      как Чёрную дыру,

      играю, тунеядствуя,

      я в бродскую игру.

      Бренча заветной лирою,

      настроив два стекла,

      я бездны нивелирую,

      сшиваю, как игла.

      Осмеяну, освистану,

      в ушибах от синкоп,

      разглядываю истину

      сквозь телемикроскоп.

      Мне не хватает трения –

      скольжу, как в гололёд,

      с продуктами горения

      рифмуя свой полёт.

      Но сколько бы ни весила

      вселенская зола,

      распахиваю весело

      две бездны – два крыла.

      Я предпочёл бы наблюдать со стороны

      и не решать, на чьей я нынче стороне.

      Мне наплевать, что мы друг другу не равны

      и что на пашне много дела бороне.