ручке записывать поток едких слов округлыми буквенными значками.
Вероятно, Вы сами по себе драматичны, потому как брань для Вас легка и как будто привычна.
Перебирая оскорбительные выпады, я смеюсь и тем от них защищаюсь, так как словесное коварство набирает силу и против воли проникает вовнутрь, но, встречаясь с сердечным огнем, прогоняется.
Отчего-то я думаю, что, Вы пишете, то наклоняетесь вперед, морщите носик и покусываете свои розовые губки, что передает Ваше напряжение.
Мне хочется отвлечь Вас от глупой затеи писать письма с чем-нибудь дерзким и сфокусировать на себе. Вы еще этого не знаете, но я весьма изобретателен и могу поклясться, что не дам Вам скучать, предложив взамен синтактических упражнений не менее интересные.
Я не про то, что писать – это плохо. Я, как обычно, про то, что Вам нужен я. Если предыдущий аргумент показался неубедительным, то могу предложить Вам еще: представьте, что я – новая, непрочитанная книга; представьте, что Вы отовсюду слышите хвалебные отзывы сюжету и превосходному литературному языку, Вам рассказывают, что автор написал про себя, приоткрыл завесу секрета о жизни и тайнах талантливой души.
Вы обожаете читать и постигать новое, потому-то не сможете остаться равнодушной к новому роману, снискавшему популярность в обществе.
Знайте: я готов к любой практике, послужившей Вашему удовлетворению!
Скажете: «Дурак Гулявин»? Говорите. Говорите всё, что взбредет в голову, ведь тем Вы не обескуражите меня и не отпугнете.
Я и без того в кураже. Прошу судьбу лишь об одном: чтобы так было и дальше.
А теперь рискну прокомментировать написанное Вами.
Размышления о болезненности общества справедливы.
У меня есть что Вам ответить!
Зря Вы считаете меня бездарностью.
Я не меньше Вашего склонен к философствованиям. Но раздумья о русском народе заставляют меня тосковать, а не испытывать энтузиазм, подобный Вашему.
Вы упрекаете меня в отсутствии баланса, а после делаете выводы о страхе и поиске того, что избавит от растерянности. Я не отрицаю: Вы для меня спасение, но не потому, что я нестабилен и зацепился за первое откликнувшееся покоем. Мое спасение – это любовь, а моя любовь – это Вы.
Множество лет я полагал, что возможность счастья, о котором я мечтаю, невероятна, но мне надо было встретить Вас, чтобы понять, как я ошибался!
Графиня, Вы должны меня понять!!!
Я – русский человек, для меня, так же как и для любого участника русского общества, душевное метание – естественное занятие.
Мы все таковы. И Вы, Сашенька. Ваша длительная жизнь во Франции, о которой Вы упоминали в самом начале; не что иное, как утомительное заточение, которое упорядочило Вас, лишило национальной вольности, раскованности и желания любовной игры. Но душа Ваша прежняя, теплая, смелая и от природы талантливая, то есть такая, как у каждого русского человека!
Ведь у русских как?
