и нам такую бумажку заветную надыбать!
Короче, тогда для Мишани все благополучно окончилось. Без выговора. Наоборот, пособолезновали ему, на голову-то больному. Но попросили впредь спиртным по будням не увлекаться. Советы житейские давали, наставляли, типа: ну выпил литр-два, а меру, брат, все же знай! Закусывай! А в коридоре Мишку еще и сигаретами угощали. Кто-то даже трешку – долг отдал! Вежливо узнавали, нельзя ли такую справочку помочь приобрести?
Ну не скажет же он им правду?! Тот врач ему говорил: «Миша, если справку потеряешь, то вторую такую мне уж не выписать! Сам под статьей хожу! Береги ты эту бумажку заветную! Христом Богом заклинаю как друга. Попусту никому не кажи!»
А тогда как раз чистки, проверки по всем ПНД Москвы проходили. Кампания Главка. Одного психврача (хороший мужик был!) за взятку в 400 рублей на 7 лет упекли. За то, что он дело, карточку архивную, по просьбе больного уничтожил. Тот в загранкомандировку налаживался. А врач то этот и сам калекой нездоровым был. Слепой, на носу линзы пудовые! Что он, как? Выжил ли на зоне в Казахстане или в Воркуте? Никто уж не узнает. А мать старушка, инвалид, дома осталась одна сына дожидаться! Во как!
Однако не внял друг Мишаня советам доктора!
Чуть поболе полгода минуло – его опять в отделение! Опять письмо, собрание и… представитель парткома!
На дворе конец 80-х, всенародная битва с алкоголем по всей стране! Любой зловредный случай на контроле у дирекции!
Короче, когда время пришло Мишке заветную справку опять предъявить, он – шасть по карманам! Туда-сюда, в лопатник старенький глянул – нету ее родимой, и все тут! Может, дыра в брючине приключилась, может, по пьянке селедку на ней кромсал? Может свои в гостинице ночью ей ноги приделали? А результат один – была и нету. И навсегда! Погнали сердешного. Остался Миша и без работы, и без квартиры. Времена, как теперь говорят, лихие тогда были! Увидели, прознали жулики, аферисты, что мужик он одинокий, запойный. Ну и обделали дела!
Одно время, сказывали, он у бригадира квартировал, как пес бездомный, бесправный. Убирал, в магазин бегал, стирал. Потом и оттуда попросили. Что с ним дальше стало, когда и куда канул? Неизвестно.
На ужин зовут? Погоди, закончу рассказ-то, слушай!
Вспоминается мне один разговор с Мишкой. И опять про пальто, что батя ему подарил на совершеннолетие. Китайское, чесучовое. Уж освободился Миша. Гулял по Москве. В парк Горького зашел. Ну, известно, «за воротник» да и с «лакировкой». А на дворе месяц март! Идет он, значит, по Крымскому мосту. К перильцам подошел, курит беломорину, о жизни размышляет. Да так на душе-то у него горько да одиноко! Ногой за парапет и… вниз, в Москву-речку!
Какое-то время на плаву держится. Тут пальтишко чесучовое, как губка, водой наполняться стало… и чует Мишаня, что пойдет он гирькой на дно! А холод такой, что зубы сводит! Тут из Миши хмель то и давай выходить вместе с дурью! На небо смотрит как в последний раз. На облака, что барашками по нему перебегают, и на людей, что по мосту у края носятся, руками машут! И так ему жить захотелось!
Рванул
