меня такое чувство, будто я участвую в какой-то пьесе и она сейчас войдет и объявит, что в буфетной найдено мертвое тело с раной в голове, нанесенной свинцовой дубинкой, – весело заметил он.
Легко ему было веселиться, выходки миссис Харви были для него забавой, а Вайолет жила с ней в одном доме. Время от времени Вайолет приходила в голову мысль, что, переехав в Уинчестер, она сменила мать на мачеху, не менее хитрую и коварную. Но с другой стороны, здесь всегда можно было отправиться наверх и закрыться от всех ее проделок у себя в комнате, а вот с матерью провернуть такой трюк было не так-то просто. Закрытые двери миссис Харви уважала, правда, при условии, что за ними не прячутся мужчины, а в Саутгемптоне мать иногда вваливалась в спальню Вайолет так, словно двери вообще не существовало.
Вернувшись с работы домой, от предложенного хозяйкой чая Вайолет отказалась, но тайком пронесла к себе в комнату молоко и там же поставила свой чайник. Сегодня это уже седьмая чашка, даже несмотря на то, что часть дня она провела в церкви. Чашки чая у нее служили перерывами между сном и пробуждением, дорогой на работу и началом работы, обедом и снова работой, окончанием печатания какого-нибудь сложного контракта и началом другого, концом работы и началом вечера. Порой такие перерывы знаменовались сигаретами, но от сигарет кружилась голова, чай же всегда приводил ее внутренний мир в порядок. Кроме того, сигареты были гораздо дороже.
Сидя с чашкой перед холодным камином – на улице еще не достаточно холодно, чтобы можно было оправдать сжигание угля, – Вайолет оглядывала свою тесную комнатку. В ней было тихо, тишину нарушало только тиканье деревянных часов, их она несколько недель назад высмотрела в антикварной лавке. Сквозь тюлевые занавески пробивались лучи солнышка и падали на ковер, вышитый красно-желто-коричневым узором. «Какая яркая расцветка, просто гром и молния!» – говаривал ее отец, глядя на этот ковер. С крючка вешалки свисали бежевые чулки, они сушились после стирки. В углу стоял неприглядный и видавший виды платяной шкаф с плохо закрывающейся дверцей, где висел скудный набор платьев, юбок и кофточек, которые она привезла с собой из Саутгемптона.
«Совсем не так я все это себе представляла, – вздохнула про себя Вайолет, – жизнь в Уинчестере виделась мне совершенно иначе…»
Бегство в Уинчестер в прошлом ноябре случилось совсем неожиданно. После смерти отца Вайолет полтора года жила с матерью, но жизнью это можно было назвать с натяжкой, скорее – жалким существованием. От женщин, подобных Вайолет – без перспектив выйти замуж, – все ждут, что они станут заботиться о родителях. Она и старалась как могла – так, по крайней мере, ей казалось. Но миссис Спидуэлл стала совершенно невыносимой, впрочем, она и всегда была такой, даже до гибели на войне старшего сына. Она родилась в эпоху, когда дочери были послушны и знали свое место, с матерью держались почтительно, во всяком случае до замужества, а после замужества во всем слушались мужа – хотя это вовсе не значило, что миссис Спидуэлл была
