же гиены и шакалыне смеют нападать с недавних пор.
Вчера читал моральный
текст, посвящённый чувствам,
там даже секс оральный
именовался устным.
Забыл он нежность незабудок,
не ждёт от жизни новостей,
теперь один только желудок —
источник всех его страстей.
Когда я лепил из песка куличи
и какал в ночную посуду,
везде не висели уже ильичи,
иосифы были повсюду.
В истории больших идей,
чей путь извилист и непрост,
есть непременно прохиндей,
авантюрист или прохвост.
Уже наружно я пожух
и перед лестницами трушу,
но стойкий юношеский пух
ещё хранит живую душу.
Мужчины были животастики
при очевидном самомнении,
а жёны их – шедевры пластики,
но в пародийном исполнении.
Жизнь – удивительное чудо,
где дни слагаются в года;
и как явился ниоткуда,
так и уходишь в никуда.
Я думаю, что, старясь в нищете,
Творцу я так же был бы благодарен,
Ему не благодарны только те,
кто смолоду был алчен и бездарен.
Эфир, экраны, микрофон
и новостей увеселение —
так создаётся наебон,
которым травят население.
Склонный отродясь к самокопанию,
сам себе слуга и господин,
я люблю занятную компанию,
часто я поэтому один.
В житейской тьме ещё мерцая,
легко живя в покое праздном,
лишь об одном прошу Творца я —
не награждать меня маразмом.
Надеясь, сокрушаясь и греша,
в нас мается бессмертная душа;
то жарко торжествуя, то страдая,
в отчаяние изредка впадая.
Не физик я, но и не лирик.
И рад весьма, что не зануда.
Себе посмертный панегирик
я перешлю уже оттуда.
Полно людей сегодня сытых,
душевно – умственно хромых,
ибо количество убитых
снижает качество живых.
Какая перспектива бесподобная:
присутствовать, участвовать, но – скрытно;
моё существование загробное
сейчас уже мне очень любопытно.
И не случилось ничего,
но климат жизни изменился
из-за отсутствия того,
с кем ты душою породнился.
Нынче я всё реже
нежусь на природе —
ноги ещё держат,
но уже не ходят.
Я много больше мог успеть
за долгий срок земной,
когда б не так любил я петь
в компании хмельной.
Я знаю жизнь, играл я в ней
и князя, и раба,
и много сочных пиздюлей
дарила
