то и самому себя придётся на плечах вынести.
Борьба будет, точно, потому что сегодня, на второй день, чувствую я себя по-настоящему плохо. Говорят, первые несколько дней самые тяжёлые. Посмотрим.
Глава 6. Ломка
К вечеру совсем сдала. И без того нелёгкая роль студента-вечерника сегодня мне совсем не по силам, придётся прогулять рисование в институте. Раскисла, живот разболелся, ноги отекли, так что в сапоги не лезут – никогда подобного не было, обновка в ощущениях. Раз такое дело, дай, думаю, почту рабочую разберу. Открываю письмо и с удивлением наблюдаю, как буквы расползаются по белому полю, словно муравьишки. Что за напасть? Кто повредил почтовую программу? Второе письмо – снова муравейник. Тот самый случай, когда буквы все знакомы, а в слова их сложить не могу – не воспринимает мозг информацию. Туплю. Пытаюсь заставить себя сосредоточиться, и сразу свет становится таким ярким, будто хочет мне глаза выжечь. Ладно, сдаюсь – игра в выживание продолжается, и юный натуралист отправляется домой.
Взяла в охапку планшет с красками, упала в такси, вжалась в сиденье – места себе найти не могу. Мучаю спинку кресла, двигаюсь вперёд-назад – нет мне места, неудобно. Ноги как колоды, всё тело гудит, а в груди словно чёрная дыра – тяжёлая пустота. Вот так они, наверное, и устроены, эти черные дыры – больно, темно и пусто в них. И картинка в лобовом стекле неправильная, как в тоннеле: прямо если смотреть, всё яркое, чёткое, а на периферии расплывается, блики фонарей размазаны – скорость вижу. Хоть доставай из планшета краски и рисуй, так необычно пространство сейчас натянуто – нарочно не придумаешь. Лучше не буду смотреть, как на аттракционе – несёшься с закрытыми глазами, и не страшно тебе. В такси мне острые ощущения не нужны, мне домой нужно. Закрываю глаза и погружаюсь в себя. Так немножко легче.
Вспоминаю прошедший день. Какие же откровения! Представить себе не могла, что будет так! Заядлым курильщикам, которые бросают курить, хорошо бы больничный лист давать на недельку, отлежаться. Хотя нет, на людях легче, а то начну себя жалеть, бедненькую, в одиночестве, ещё хуже будет, а в делах офисных, которых не счесть, всё забудусь. Только бы читать снова научиться.
Ненавижу ключи, которые нужно искать в сумке. Ненавижу домофон, на котором нужно набирать цифры. Ненавижу соседей, которые, как назло, не идут никуда, и дверь подъезда мне не открывают. Надо выбирать из ненавистного. Выбрала цифры домофона.
– Кто там?
– Полудохлая некурящая женщина, мать ваша!
– Ну, заходи, коль не шутишь.
* * *
Ввалилась домой, как пьяный мужик в пятницу, споткнулась о порог, побурчала ругательства себе под нос. Дети суетились, болтали, делили что-то. В моей голове их перебранка зазвучала колоколами – рыкнула не по делу так, что стены дрогнули, даже разбираться не стала в сути. Замолчали, и тут в голове утихло и стало совестно. Извинилась, пожаловалась: плохо. Силуэт в зеркале подтвердил – плохо-преплохо. Пожалели,
