mourus, j’adorai, je ne savais plus rien.[10]Как ни странно, только чтиво всё-таки получилось. Стало ясно – это французский с каким-то литературно-местечковым акцентом. Может, вирши писались в древние времена, тогда всё становилось яснее ясного. Но прочитать навскидку одно, а перевести – совсем иное. Сам стихотворный текст окружали изображения каких-то валькирий. Может быть, это иконные фрески здешних демонических дам? Мало ли, кому в этом храме поклоняются – валькириям, упырям или…? Красавицы, ничего не скажешь, но под звон бокалов с вином они умудрялись на фресках тут же попирать ногами то ли поклонников, то ли просто мужчин, то ли влюблённых сатиров.
Вероятно, об этом написано в тексте. Я попытался прочитать ещё раз.
Конечно, получилось хуже некуда, поэтому от нечего делать, можно поглазеть по сторонам и уделить внимание другим предметам, которых в этой довольно вместительной комнате было не густо в сравнении с тем миром, откуда мне пришлось пожаловать в запредельное мегалитическое пространство.
В этом мире всё так, как должно, и в то же время совсем по-другому. Даже мыслится как-то по иному, не как обычно в нашем бытовом мире. Может, мне просто казалось что-то необычным, потому что всё здесь было незнакомое, невиданное и непознанное.
Я оказался с южной стороны треугольного каменного алтаря и не без любопытства оглядел стены. Ничего, заслуживающего особого внимания, кроме фресок и поэтического текста в обозримом пространстве не оказалось. Долго ли отираться здесь, мне тоже пока не сообщали. Но, если я оказался в каком-то замкнутом пространстве, занесённый сюда чудным пасхальным ветром, значит, со мной обязательно кто-нибудь будет разговаривать. Вот тогда-то и можно будет узнать – зачем? почему? и нельзя ли назад?
Вдруг чёрные северные двери неожиданно открылись, и в помещение стремительно вошёл человек в элегантном камзоле белого атласа, с золотой жилетной цепью. По сути, если господин разоделся под средневекового гранда, то на голову должен нацепить парик с буклями. Вместо этого тонко очерченное надменное лицо обрамляли искусно завитые чёрные волосы. На ногах сапог не было, но красовались элегантные туфли с огромными пряжками, усыпанными сверкающими каменьями, значит, не солдафон, потому что ни одному солдату, пусть даже франту, не удавалось обзавестись такими бриллиантовыми безделушками. К тому же, почти на всех пальцах рук вошедшего господина были нанизаны перстни, которые не позволительны даже у войсковых старейшин. Судя по богатой элегантной одежде и украшениям, вошедший относился к знатному роду, хотя для него это само собой подразумевалось. Размашистым шагом он подошёл к алтарю, остановился возле, но с другой стороны. Скорее всего, этот красавец был из какого-то векового романа, где временные барьеры иногда просто бессильны.
Постой, постой, где-то я его уже видел. Конечно же! Совсем недавно на Арбате, то есть виртуальное продолжение встречи с офеней и иже с ним. Интуитивно почувствовав очередное внимание к своей незабываемой персоне, мужчина устало улыбнулся, отвесил ритуальный поклон и произнёс скорее буднично и протокольно, чем приветливо:
– Я рад, что вы оказались у меня в гостях и готовы к посвящению, какого удостаивается не
st. germain, «La Tress Sainte Trinosophie». Единственная копия уничтоженного оригинала рукописи Сен-Жермена. Хранится в архиве Центральной Библиотеки Труда в Париже.
