пока не испоганят, не распродадут могучую Россию, не разбазарят её по мелким кусочкам.
– Чужие? – переспросил историк.
– Да-да, любезный, вы не ослышались, – кивнул Алексей Николаевич. – Откуда взялись, спрашивается? Кто они? Неизвестно. Ещё недавно почивший в бозе Вождь мирового пролетариата Ульянов-Бланк говаривал, мол, у нас и кухарка сумеет управлять государством. Вы можете, милостивый государь, представить себе кухарку, управляющую аэропланом? или же пароходом? или же крейсером «Варяг»? Не можете? Вот и я тоже. Но чужаков вместе с Лейбой Бронштейном-Троцким наплыло множество, и по каким инстанциям! Директор филармонии или какого-нибудь театра – чужой. Начальник почтового управления – чужой, директор соцобеспечения – однозначно чужой. Директор московского телеграфа – и подавно. А уж про финансовые структуры и говорить нечего! Но все мелкие чужаки лебезят перед чужим высокого полёта, перед американским ставленником Лейбой Бронштейном. Он – реальный командарм всеми войсками торгашей-архантропов без исключения. А кто командует армией, то и музыку заказывает. И если на очередном декабрьском съезде кто-нибудь не обуздает чужого, то Россия очень скоро превратится в большой мировой базар и будет окончательно разворована и превращена в кладбищенскую помойку!
– Тихо вы, тихо, Алексей Николаевич! – сдавленно зашептал Щёголев. При этом глаза его чуть выкатились. Собеседник Толстого явно опасался, что его приятель будет не к месту услышан. – Я вполне вас понимаю: вы неплохой писатель, а ни «Хождение по мукам», ни, скажем, «Аэлита» спросом не пользуются. И дело тут не в том, кто пришёл к власти, а в том, как исполняющих власть использовать нам! Вот, например, что вы про исполняющего обязанности Генерального секретаря ЦК ВСПС Сталина сказать можете? Ничего? Я так и думал. Но заметьте, дорогой вы мой Алексей Николаевич, у этого исполняющего обязанности в рабочем кабинете висит портрет, кого бы вы думали?.. никогда не догадаетесь! У него в кабинете висит портрет императора Всея Руси Петра Первого. Что? Съели? Вы пейте, пейте кофе, Алексей Николаевич, я сейчас ещё закажу.
Его собеседник потянул было к себе чашечку, но пухлые пальцы не удержали мизерную ручку и чашечка, угрюмо звякнув о блюдце, опрокинулась на стол.
– Ах ты, недолга какая! – воскликнул историк. – Человек! Человек! – окликнул он официанта. – Уберите-ка, товарищ, у нас невзначай чашка опрокинулась. Да принесите новую. И, если можно, то «Рио-Риту» поставьте, будьте любезны. Да-да, «Рио-Риту».
Пока официант убирал, со стола скатерть, принёс и застелил новую, Алексей Николаевич пробежал глазами по залу. В новом Доме литераторов всё было по-новому. Даже для злачных мест распития водки и кофе имелось два зала в отличие от старого. Но публика мало изменилась. Не изменились также напитки, поскольку среди литераторов полагалось поразглагольствовать о том, как и куда надо перековывать души человеческие либо за рюмкой чая, либо чтоб было чем селёдку под шубой запить.
– Я
