гадость эту. Только он начал курок тянуть, я, значит, к твари обернулся, интересно стало, что у нее внутри. А она будто учуяла, что в нее метят-то. Только я в ее сторону обернулся, а она уж прямо передо мной сидит. Все, думаю, приплыли…
И тут она как заорет! Пасть раззявила так, что глаза у нее закатились. Вот тогда-то я и узнал, что у нее-то внутри. Ад там, вот что, судя по запаху. Верьте не верьте, но вонь хуже, чем в гальюне.
Что дальше было, не знаю, потерял сознание, как нежная балерина. В себя пришел уже на берегу, когда меня с носилок в мазутную лужу уронили. А ведь знаете, когда я рожей в мазут ткнулся, чуть не расплакался от счастья. Даже поцеловать хотел, да вовремя одумался. Мало там чего, окромя мазута, могут на пирсе-то разлить.
Смитти встал и поклонился. Благодарные слушатели, обрадованные счастливым окончанием кошмарной истории, бурно зааплодировали. Рассказчик сиял, посылал публике воздушные поцелуи и явно ожидал, когда в него полетят пышные букеты цветов. Всеобщее ликование не разделял только Дандау, так как самым неблагодарным образом спал. Во сне он храпел и звучно причмокивал почти беззубым ртом. Это было прямым оскорблением рассказчика. Абсолютно неприемлемое поведение, если учесть проявленный было ранее интерес.
Шелк, естественно, оскорбился и взалкал сатисфакции всей своей израненной душой. Как известно, такие оскорбления может смыть только кровь. Смитти Шелк был моряком до мозга костей, его кровь мало чем по составу отличалась от самого гнусного рома, посему он решил, что бутылочка такой кровушки вполне извинит поганца Дандау в его, господина Шелка, благородных глазах.
Он развернулся на месте, да так резко, что, когда его мутный взор упал на барную стойку, подняв клубы пыли, окурок все еще висел в том месте, где до этого маневра располагался небритый шелковский подбородок.
Уверенной, но шатающейся и нелепо подпрыгивающей поступью настоящего моряка Шелк двинулся к намеченной цели предположительным водоизмещением, точнее сказать, «ромовмещением» около пяти полновесных бульков. Нога внутреннего сгорания не на шутку раскочегарилась. Во все стороны летели искры, из пятки с утробным рыком вырывалось пламя, а сизые выхлопные газы оставляли за Шелком кучерявый шлейф.
Изрыгая проклятья и выхлопные газы, он с разгона налетел на барную стойку, перекувырнулся через нее и с глухим ударом головы по старым доскам замер. По непонятной причине он сохранял вертикальное положение. Из-за стойки торчали обе ноги, одна из которых напоминала маяк в тумане, а другая – давно не чищенный сапог с прилипшими к подметке окурками.
Йозефик единственный не выдержал и рванулся на помощь старому морскому волку, хотя сам его считал старым морским свином. Очень некстати ему под ноги подвернулся табурет, с неоправданной жестокостью впившийся прямо под коленную чашечку. Далее мужественному спасателю пришлось продолжать движение на одной ноге. К счастью, недолго – до следующего табурета, после встречи с которым Йозефик рухнул как подкошенный и пребольно стукнулся
