нет. Его не звали Нико. Его звали Николай, выходит. А мы вечно звали его Коликом. Было смешно – всегда.
Вряд ли это имеет какое-то отношение к ручке, но я цепляюсь за воспоминание, как утопающий за соломинку.
Каким он был, Колик? При мысли о нем сразу вспоминаю его немытые патлы. Не знаю, раздражало ли это меня, или нет, но запомнилось ярко. Такие, знаете, забавные волосенки.
Еще Колик носил очки. При мне на его корявом носу сменилось около пятнадцати пар этих самых очков, причем вовсе не из-за изменения зрения у Колика. Он имел обыкновение плохо обращаться с вещами, и всегда был ужасно неаккуратен, неряшлив и растерян. Сколько раз он падал в грязную лужу, рвал брюки или снова каким-то образом отделял дужку от очков… Уму непостижимо, как ему удавалось вечно попадать в какие-то передряги. Однажды я порезал Колику руку ножом. Ну это так, просто.
Колик вечно что-то жевал и неизменно таскал с собой в рюкзаке большую заначку еды, якобы, на всякий случай. В той же сумке лежали книги. Колик читал одну в день, проглатывая книжные страницы. Благодаря мне Колик познакомился с большей частью того, что советует всем вокруг. Мы с Коликом менялись прочитанными книгами очень часто, например, дочитав «Голод», я выгодно обменял ее на «Шпиль». Мы и прочей интеллектуальной ерундой страдали в те года.
Все наши развлечения Колик с удовольствием совмещал с едой. Это негативно сказывалось на размере его талии, но Колика это ничуть не пугало; он ел столько, сколько хотел и когда хотел, и никто не мог этому препятствовать. Колик не был толстый – он просто был смешной и неповоротливый, так сколько бы он не весил, все равно оставался бы… Ну, собой.
Мне приходилось часто общаться с людьми, и я много раз замечал, как они похожи. Особенно это заметно по старикам. Они, словно дух ушедшего поколения, твердят одно и то же. Выходят из дома, ворча, направляясь по только себе известным делам, медленно шагают со сгорбленной спиной, переставляя ноги, как сломанные заводные игрушки. Как же странно было осознавать, что все они – почти точные копии друг друга. Хотя, о чем я… Ведь я и сам старик – бесполезный, хилый и ненужный, почти мертвый, но все еще пытающийся говорить что-то разумное и сохранять рассудок.
Конечно, мы все трое были другими. Мы не находили себе места ни в одной компании, считая общество людей унизительным. Мы были дураки и мажоры, но, ей-богу, это не было лишено своего детского шарма. Четырнадцать лет – это возраст, когда дети впервые читают «1984», отвергают религию и становятся нигилистами по Ницше. Это все, конечно, смешно до коликов, но если не пройти этот период в свое время, то можно впасть в него позже. Так или иначе, наше напускное фрик-шоу имело свой смысл.
Примерно так мы и жили первые девять лет учебы – до встречи с Кристиной. В день ее появления Колик дочитал книгу с этим женским именем в качестве названия и находился под глубоким впечатлением, объясняя сюжет как «Крутая красная тачка давит людей».
Мы как раз сидели в наушниках на неудобных
