плечо:
– Мне не хотелось бы огорчать тебя, мой добрый Проспер, – сказала она, – но между тем я не должна допускать, чтоб ты рисковал смутить спокойствие Розы. Ты меня понял, не так ли?
Он потупил голову, ничего не отвечая, а его лицо приняло мрачное, утомленное выражение, как после жестокой усталости. Сестра продолжала:
– Ты знаешь, при каких обстоятельствах мадемуазель Роза поселилась у нас и какие обязательства приняли мы на себя перед господином Превенкьером? В нашем доме она находится под защитой порядочности твоего отца. Поэтому не следует не только словом, но даже мыслью, которую она может угадать, тревожить ее совесть, будить в ней подозрения, что ты имел в виду воспользоваться ее одиночеством посреди нас, чтоб заставить полюбить себя из благодарности или злоупотребить ее расположением.
– Как можно, Сесиль! Никогда!.. – воскликнул он с жестом отрицания. – Никогда подобная мысль не приходила мне в голову. Я стыдился бы ее, если б так было; но этого не было, ведь ты знаешь…
– Знаю, – перебила сестра. – Ты честный и славный малый, но ты любишь Розу, а влюбленное сердце не отличается твердостью. Слову легко сорваться с языка, еще легче будет оно подхвачено, и зло свершится.
– Какое зло? Любить ее так, чтобы она и не подозревала этого? Подобное зло коснется только меня, потому что я один от него буду страдать. Но даю тебе слово: ничто ни в моем обращении, ни в моих речах никогда не выдаст мадемуазель Розе моих чувств. Неужели ты обречешь меня на изгнание из родительского дома, потому что она живет там? И неужели буду я должен подвергнуться этому двойному горю – разлуке с вами, чтобы она только не находилась в моем присутствии?
– Так следовало бы поступить из благоразумия, – сказала молодая девушка с тяжелым вздохом, – и ты не один бы страдал от этой отчужденности: она сильно огорчила бы и нашего отца, и меня. Но, пожалуй, это значило бы требовать слишком многого от всех нас. Я не так сурова. Я думаю, что если бы ты стал пореже бывать в Блуа, и того было бы достаточно, чтобы уладить дело.
Страх быть совсем удаленным от дома так сильно подействовал на молодого человека, что полумера, предложенная сестрой, чрезвычайно обрадовала его, и он опять просиял. Проспер нашел справедливым пожертвовать собою, чтобы не смущать спокойствие Розы. Он настойчиво уверял Сесиль в своей скромности и сдержанности и в то же время открыл ей все нежное чувство, которое внушала ему мадемуазель Превенкьер. Перестав таиться, Проспер показал глубину своей души, и Сесиль убедилась, что ее брат влюблен гораздо больше, чем она думала. Бедняжка с грустью поняла, что эта любовь будет для доброго малого источником разочарований и огорчений. Она не решилась прямо высказать ему своей догадки, но по ее озабоченному виду он понял, что происходит у нее в уме. И юноша заговорил с искренностью, которая сильно подействовала на молодую девушку.
– Поверь, я не ошибаюсь насчет того, что меня ожидает, – сказал он. – Я отлично знаю, что не должен ни на что надеяться, разве кроме
